Автор: metallic_sweet
Оригинал: тут
Перевод: Mahonsky и Johnny Muffin
Название: Что делает человека человеком.
Жанр: Драма, психологизм, романс.
Рейтинг: R
Предупреждение: помянуты алкоголь, наркотики, психотравмы, сцены сексуального характера и насилие.
Персонажи: Америка, Китай, Англия, Эстония, Франция, Латвия, Литва, Россия. |пост-Китай/Россия/Франция, пост–Россия/Литва; Америка/Россия, Франция/Англия.
Саммари: Пока Франция и Англия вспоминают свою пиратскую юность, Россия пытается понять, чего же Америке нужно за заботу о нем. А Америка, как бы сказать, все хочет быть героем, даже если смысл этого термина для него несколько изменился.
Глава пять.Я видел правителей-убийц…
Сцена: Я мою голову. Подходит Монгол и заталкивает меня лицом в чан с водой. Кричу и барахтаюсь. Он тянет мою голову за волосы. Я давлюсь его членом.
Богов…
Сцена: мужчина в красном шёлковом одеянии, тёмные живые глаза. Он врывается в дом Монгола на жеребце, волосы забраны под военный головной убор. «Мальчик! Ты видишь, что я такое?» — спрашивает Яо, натягивая поводья; в его голосе тепло — как и от факелов в руках его людей. Я хватаюсь за его ладонь в перчатке и позволяю усадить меня на коня. «Да…Ты такой же, как я».
Императоров…
Сцена: Во рту чай, в горле чай, обжигающе горячий. «Ты уверен?» — спрашивает он, с осторожностью укладывая меня на шёлк подушек и яркость красок. От его поцелуев кожа горит — совсем не так, как от чая — и я знаю, знаю: «Да. Да, пожалуйста…»
Даже царей…
Сцена: Яо оборачивает меня в шёлк и индийский мех. Он говорит: «Ты не хочешь этого, Иван. Я знаю, что не хочешь». Он поправляет воротник и помогает уложить волосы, он опускается на колени, чтобы поцеловать меня в щёку. Я поднимаю на него взгляд и говорю: «Монголы больше не придут».
И королей…
Сцена: Я стою в снегу и смотрю сверху вниз на светлые волосы и дорогую ткань. Моя одежда обгорела, руки устали от разжигания огня, лицо черно от сажи. Франсис смотрит на меня. «Когда это ты так вымахал?» — хрипит он, отползая по снегу. Я вдыхаю прохладу и выдыхаю Зиму, ледяного дракона. «Я родился в пламени».
Фюрера…
Сцена: Итальянец кричит, сгребая в кулак окровавленную одежду немца, его лицо обращено к небу, я стою рядом, в одной руке фотоаппарат, в другой – металлическая труба крана. “Людвиг, Людвиг, прошу тебя, я люблю тебя, этого они не отнимут, я клянусь, Людвиг, умоляю, Людвиг, прошу, прошу!” А земля пахнет пеплом и горелым мясом, гнилым мясом и мелом костей под ногами. Я слушаю причитания итальянца и вымораживаю свое сердце.
И ещё я видел убийц-правителей. Снова, и снова, и снова, и
---
Странно,
Когда мы коснулись губами
Друг друга,
Не посыпались искры,
Как мы в этот миг ожидали.
Мило,
Когда мы сплетаем в объятья
Друг друга,
Напрягается кожа,
Пусть так уже было не раз.
Знаю,
Тебе очевидно, что нет во мне
Правды,
Но я вновь учу тебя крику,
Подчиняя ногтям и рукам.
---
---
Стук в дверь отвлекает Артура от доносящегося слева унылого, монотонного и невероятно раздражающего писка монитора жизненных функций. Он садится прямее, разглаживает простыню, скрывающую его по пояс, и бросает на дверь осторожный взгляд. Это точно не Альфред, тот никогда не станет стучать, а кого ещё могло занести сюда – он не знает.
Он прочищает горло.
- Войдите.
Дверь приоткрывается и в помещении, предваряя своего хозяина, появляется нога в шпильках от Диора и брюках – Франсис. Но, в отличие от претенциозного наряда, сам Франсис выглядит довольно сдержанно, даже неуверенно. Просочившись в комнату, он затворяет дверь и некоторое время просто молча стоит. Артур видит на челюсти француза след от зубов – красный, припухший и очевидно свежий. Это мало беспокоит Артура, скорее заставляет удивленно поднять бровь: обычно Франсис такие вещи скрывает, если, конечно, это не только что появилось.
- Bonjour.
Вторая бровь Артура тоже поднимается.
- Сейчас день?
Франсис растолковывает это как предложение зайти, садится рядом с койкой.
- Non, но ещё и не вечер.
- Что-то не похоже, — ворчит Артур, хмурясь и стряхивая с одеяла пушинку. — Мне еще ужин не приносили.
Лицо Франсиса кривится – Артур полагает, тот представил себе больничный вариант английской кухни. След от зубов слегка растягивается, будто подмигивая англичанину. Возникший в его голове образ заставляет его задуматься, а не наврал ли Альфред и не накачали ли его чем-нибудь.
Каблуки скользят по полу, и этот звук напоминает Артуру о придворных дамах (или, много лет назад, придворных кавалерах), спускающихся по каменным ступеням дворца. Дамы элегантно поддерживают юбки, иногда награждая стоящих внизу видом едва мелькнувшей лодыжки. Артур называл такое «французскими штучками»; многие дамы, прежде чем служить Её Величеству, учились во Франции.
Франсис убирает за ухо выбившуюся прядь.
- Как себя чувствуешь?
Артур пожимает плечами.
- Нормально. Это было глупо.
Француз не отвечает, и это даёт Артуру повод предположить, что он согласен с последним утверждением. Он поднимает глаза и обнаруживает, что смотрит на шею Франсиса – тот наблюдает за чем-то в залитом тусклым светом окне. Он шевелит челюстью и красный след растягивается, подмигивает и морщится. Артур редко видит меланхоличного Франсиса — обычно тот хорошо прячет свои чувства. В конце концов, это он придумал маскарад.
- Я боюсь, что однажды все исчезнут… — вздыхает Франсис, печально глядя на Артура в больничной койке. — Как Древний Рим. Как Древняя Германия. Особенно когда ты выкидываешь такое.
- Я же сказал, это было глупо, — ворчит Артур, ещё больше хмурясь. — Иногда ты раздуваешь из мухи слона.
- А помнишь, — внезапно говорит Франсис, пропустив слова Артура мимо ушей, — как мы оба были пиратами? Весело ведь было, да?
- Это в прошлом, — напоминает Артур.
Франсис кивает, светлая прядь выбивается из-за уха и падает на лицо, прежде чем он успевает рассеянно убрать ее обратно.
- Oui, mais nous… — сбивается и начинает снова. — Да, но мы ещё молоды. Нам ещё можно повеселиться…Просто…Мы должны это делать вместе. Так безопаснее. Мы ведь умеем, да? Мы были пиратами.
Артур тихо, не меняя выражения лица, смотрит на своего вечного соперника.
- Мы были пиратами, — соглашается он и замолкает.
---
СЦЕНА: Очень плохо освещённый клуб в районе красных фонарей. В толпе молодых людей и вызывающе разряженных юношей мелькают мужчины в костюмах. ИВАН БРАГИНСКИЙ, одетый только в военные штаны и сапоги, сидит в стоящей в стороне кабинке, пока один. Мимо проходят занятые своими делами люди.
ИВАН Б.: (в сторону) Боже.
Он беспокойно ёрзает на месте. Он явно возбуждён.
ИВАН: Да где же он? (Рычит) Я не осмелюсь начать без него. Он всегда так бесится.
Он порывается было встать, но неожиданно вновь садится, краснея.
ИВАН: Я его ненавижу. Ненавижу. Зачем он так со мной поступает? Боже. Я всё делаю, чтобы ему угодить. А он мучает меня. Я…Я не удивлюсь, если он сейчас за мной наблюдает. Пока я в таком состоянии. Ублюдок.
ПОДРОСТОК, как две капли воды похожий на Ивана, спускается ВНИЗ. Он неуверенно смотрит на ЗРИТЕЛЕЙ, прежде чем МУЖЧИНА в костюме уводит его обратно в толпу. ИВАН трёт глаза, чтобы занять руки.
ИВАН: Он вернётся и застукает меня. О, боже, как же я его ненавижу…Он приучил меня к этому, выдрессировал. Я был таким гордым. К чёрту. К чёрту всё.
Стыдливо, не глядя на ЗРИТЕЛЕЙ, он начинает трогать себя через ткань штанов.
ИВАН: А что я могу поделать? Я всего лишь человек…Да, я Нация, но у меня человеческое тело с человеческой природой. Пока бьётся сердце – я буду желать. Я буду верно служить ему, потому что он мой лидер, и мы переживаем время, когда лидеры решают нашу судьбу… Отправляют нас на войну, возвращают домой, посылают в тюрьму или в школу. Я ненавижу его…Но, боже, как он мне нужен…
Его дыхание становится прерывистым, он почти ложится в кресле, раздвигая ноги и расстёгивая штаны. На нём нет нижнего белья.
ИВАН: Моя старшая сестра…Она говорит, что я больной человек. Я знаю. Мне не нужно, чтобы ещё и она это повторяла. Я этого не хотел. Но сейчас я уже не знаю, к чему стремился в самом начале. Может, именно к этому. Кто знает? Точно не я. (стонет) Я ничего не могу поделать, я не контролирую своё тело. Он контролирует.
Он ласкает себя, зажмуривая глаза, лицо искажается. ПОДРОСТОК снова спускается ВНИЗ, с любопытством глядя на ЗРИТЕЛЕЙ.
ИВАН: Боже…Раньше я был таким гордым. Ненавижу…своё тело. Оно предает меня. Так легко, так охотно…Я не принадлежу себе. Ничего нет. Ничего стоящего. Всё его. Отец народов…Он никогда меня не отпустит.
Иван дёргается от собственных прикосновений, не сдерживая крик. ПОДРОСТОК делает несмелый шаг к ЗРИТЕЛЯМ и поднимает руку, чтобы помахать, но в этот момент за ним появляется МУЖЧИНА, хватает его за руку и грубо тащит ПОДРОСТКА обратно в толпу.
ИВАН: Ненавижу своё тело. Ненавижу…Ненавижу его и ненавижу себя и ненавижу и ненавижу и…Господи, я всё это ненавижу. Но он не отпускает меня, и не даст мне остановиться, будет толкать, пихать, толкать – Боже!
ИВАН задыхается, распахивает глаза и кончает. Смех. Громкая музыка. Из-за КУЛИС слышно, как, перекрывая гомон, визжит ПОДРОСТОК. ЗАНАВЕС.
---
- Франсис?
Артур ловит француза за запястье, когда тот уже собирается встать и уйти; медсестра ставит обеденный столик на колени англичанина. Франсис застрял: если он отшатнётся от Артура, то перевернёт поднос, и его горячее содержимое окажется на кровати. Посему он позволяет Артуру усадить себя обратно на стул у изголовья.
- Часы посещений закончились, — бессмысленно замечает Франсис.
Артур фыркает.
- Ерунда. Все в гробу видели эти правила, тем более мы. Посиди со мной.
Он ест ужин, стараясь поменьше жевать и побыстрее глотать, одновременно краем глаза наблюдая за своим компаньоном. Погружённый в свои думы, Франсис рассеяно играется с прядью, пропускает её меж пальцев, блики в глазах покачиваются в такт мыслям.
- О чём задумался?
Франсис моргает, бросая взгляд на Артура. Он, кажется, взвешивает слова, прежде чем высказаться; Артур редко видит, чтобы он так себя вёл вне деловых или военных переговоров.
Розовый язык быстро облизывает губы.
- Тебе никогда… — начинает он мягко, — не казалось, что ты ничего не значишь?
Артур хмурится.
- О чём ты?
Челюсть Франсиса движется, он собирается с мыслями, желая их нормально выразить, не переходя на родной язык. Французский для него как бронежилет: позволяет выражать свои чувства, но не раскрываться до конца.
- Недавно, — мягко говорит он, — я выбирал книгу для Ивана. La Nausée Жан-Поля Сартра. Но вместо того чтоб отдать ему, сам решил перечитать. И… Я всё думаю: что есть жизнь, если не одно большое приключение? И кто его устраивает? Сильнейший. Но что есть сила? Что её определяет? Она непостижима. Я могу лишь попытаться обозначить эту непостижимость: «Существую. Это что-то мягкое, очень мягкое, очень медленное».
Я говорил с тобой про пиратов…Помнишь, как в те дни мир казался огромным и море было единственным, что не было нам подвластно? Для нас: мир, казалось, был только для нас. Ты и я, вот и всё, с чем мы могли биться и что завоёвывать. Это было волшебство, и когда мы сходились в битве, наши сердца – тук, тук, тук – бились в унисон с волнами.
Глаза Франсиса устремлены вдаль, он не здесь. Англия откидывается на металлическую спинку койки и, когда Франсис снова начинает говорить, почти чувствует соль морских брызг и запах масла и мокрого дерева.
- Но потом…Я помню, как мы встретили Америку, маленького мальчика, из-за которого мы затеяли столько глупых сражений. Я помню, как впервые познакомился с Россией, тогда ещё ребёнком, в неизменном шарфе, глазеющим по сторонам с лошади Ивана Грозного. Теперь они оба выросли, а мы…В моих костях нет былой гибкости. Я не старый, но и не молодой. И когда я думаю об этом, то вспоминаю те пиратские деньки, каким настоящим всё казалось тогда.
Всё казалось ненастоящим: меня окружала картонная декорация, которую в любую минуту можно было передвинуть.
---
СЦЕНА: На автобусной остановке стоит АЛЬФРЕД ДЖОНС и ест гамбургер. На нём тёмная толстовка и голубые джинсы; у него выходной. Доев гамбургер, он точным баскетбольным броском отправляет скомканную обёртку в мусорку.
АЛЬФРЕД ДЖ.: Бросок – очко! Трибуны ревут!
Он имитирует гомон толпы, распрямляется и прячет руки в передний большой карман толстовки.
АЛЬФРЕД: (со вздохом) Ох, блин…В общем, задержался я вчера вечером на работе, возвращаюсь домой, а на автоответчике мне приятель оставил сообщение. “Здарова, Альф, — говорит, и я думаю, сколько ж надо было выжрать, чтобы так меня назвать. — Я принял серьёзное решение и звоню с тобой поделиться. Сядь, а то упадёшь.”
Он садится на скамью у остановки, убирает руки за спину и сутулится.
АЛЬФРЕД: Так вот, этот мой приятель. Не слишком болтливый парень. Я когда услышал, что он говорит, то уже разволновался. В общем, он такой: «Альф, чувак, сидишь? Отлично, выкладываю. Я только что сожрал тридцать две таблетки сильнодействующего аспирина. Супер круто будет, — говорит. — Я знаю, ты сейчас думаешь, типа, что за фигня, чувак? Но, слушай, я давно уже думаю…И я, в общем, понял, что моей жене я не нужен. Дети? Без меня им проще. С моей страховки они больше получат, чем я заработаю за…сколько там…пять лет? Ага. В общем, просто хотел тебе сказать. Чтоб ты не удивлялся.» А потом автоответчик запищал и – пуф! – тупого старины Томми нет.
Он смотрит на серовато-зелёный навес над остановкой.
АЛЬФРЕД: Томми…Мы вместе в начальную школу ходили. Втюрились в одну девчонку – малышка Падди Симмес – и всё время дрались из-за неё. Мы ещё неделю назад ржали над этим, хотя он на ней женат давно. Вспоминали старые добрые времена.
Но…да. Томми нет больше. Жду автобус, чтобы Падди навестить. Типа, попрощаться. Я переживу. Ну, Альфи, время пришло… Время пришло, и он повзрослел…Мир слишком огромен, чтобы пожелать спокойной ночи в приличной манере. Типа.
АЛЬФРЕД закрывает глаза и поёт под нос.
АЛЬФРЕД: Элинор Ригби в церкви скончалась и в тихой могиле она погребена...Пастор Маккензи, прах отряхая с ладоней, от ямы бредёт…Кто их спасёт?...
Он прекращает петь, из-за КУЛИС слышен сигнал приближающегося автобуса. ЗАНАВЕС.
---
Иван моргает. Подносит бутылку ко рту. Делает большой глоток. Расслабляется и отрывает бутылку от губ. Невидящим взглядом изучает пушистый серый ковёр гостиничного номера. Делает ещё один большой глоток.
В промежутках между глотками водки (дешёвая, но крепкая — её легко раздобыть под предлогом сходить в туалет) он слабо зажимает бутылку ногами и упирается локтями в колени. Комната пуста, и его мир сжимается до ложного тепла пульсирующей жидкости в желудке. Он знает, что дрожит и любому, кто зайдет в номер, покажется конченым и жалким. Иван корчится, зажмуривается и делает ещё несколько отчаянных больших глотков. Почему он ещё соображает? Он хочет заткнуть разум.
Люди пьют по двум причинам: пообщаться и забыться.
Бутылка опустела. Иван рычит, слабым движением отбрасывая бесполезную тару в сторону — она с громким стуком ударяется о ножку тумбочки и откатывается по ковру. Он глубоко дышит, наваливается на колени, руки вяло болтаются. Он дрожит. Иван делает один, два, три глубоких вдоха, но дрожь не проходит, и он понимает, что нужно ещё водки. Сейчас же.
Я не в состоянии выйти и купить ещё.
Иван поднимается, нетвердыми шагами, осторожно и медленно приближаясь к шкафу и лапая защёлку двери. Пальто…Ему нужно пальто? Да, снаружи холодно. В Лондоне зима. Не чета московским холодам, правда…Да и идти-то всего лишь до того магазина в двух кварталах от больницы. Это всего минуточку идти…
Ты лжец, Иван. Бесполезный лживый лжец.
Всего минуточку идти…Справится. Он ещё не настолько ослаб…
Звук открываемого дверного замка. Иван слышит, будто издалека, как кто-то заходит в комнату. Он прислоняется к шкафу, разум плывет и тело принимает горизонтальное положение.
- Иван? Иван? Иван!
Я хочу… Я хочу исчезнуть.
---
За членовредительство убивали. Они отстреливали себе руки, чтобы не идти в бой. Потом их ловили, и если в ране обнаруживали порох…Убивали.
Думаю…Думаю, именно тогда я слетел с катушек. Когда увидел, как маленький Райвис держит ружье и пускает пулю в лоб какому-то человеку. За то, что он отстрелил себе руку, чтобы не убивать парня, похожего на его брата. Ему пришло время повзрослеть – так решил его руководитель. И я не мог ничем помешать.
Торис и Эдвард…Они так и не узнали, что сделал их брат. Когда я вернулся к ним…Они не способны понять своего брата, но я способен. Я научил его, пусть хоть немного, контролировать монстра в душе, которого его руководитель спустил с поводка. Сверлящее сомнение и ненависть, основа каждой цивилизации, корень жизни. Он сильный, но дух его мечется.
- Райвис? Райвис, просыпайся.
Он шевелится под моей рукой, открывает глаза. Безлунная ночь, но даже во тьме он видит, что моя одежда опять разорвана. Дрожа, он выползает из кровати, хватается за мою руку; я понимаю, что сам трясусь, когда его озноб утихает и руки обнимают меня.
- Тссс, молчи. Я принес тебе еду.
Райвис всхлипывает, но не спорит. Я пихаю хлеб ему в руки и обнимаю, пока он рвёт зубами плотную буханку. В темноте я вижу блеск глаз Ториса, он наблюдает. Эдвард свернулся рядом с ним; я не могу винить его за попытки забыть, не обращать внимания. Они не завидуют брату, он ведь самый маленький и ему нужно больше остальных.
Под ракитой, обвитой плющом,
От ненастья мы ищем защиты.
Наши плечи покрыты плащом,
Вкруг тебя мои руки обвиты.
На следующий день Торис тормозит меня в коридоре, поймав за руку в перчатке в тот момент, когда я останавливаюсь у зеркала поправить шарф. Его добрые нервные глаза смотрят на мои – в отражении.
- Райвиса сегодня не так сильно трясёт, — мягко говорит Торис. — Но у тебя снова холодные руки.
Я выдираю ладонь из его стиснутых пальцев и засовываю в карман. Торис продолжает мягко улыбаться, но в его глазах плещутся эмоции, в которых он бы не признался. Он обеспокоен, печален, беспомощен. Старшему брату неприятно такое чувствовать. В такие моменты я вспоминаю, что Торис старше меня.
- Не ходи сегодня…У тебя кожа серая. Ты вчера много крови потерял.
Я качаю головой, перед глазами поплыло. Остаётся надеяться, что на лице это не отразилось.
- Это нужно. Ты же знаешь.
Лицо Ториса искажается, и он цепляется за моё пальто так сильно, что белеют костяшки пальцев.
- У нас есть еда. Тебе сейчас нужно. Пожалуйста, у тебя ведь есть свободное время. Приходи, я приготовлю.
Я снова качаю головой — на этот раз все плывёт сильнее, и я чувствую, как мир шатается. В отражении я вижу, как заваливаюсь на бок и как Торис тянет руки, чтобы поддержать. Он спешно помогает мне сесть на деревянный пол и зовет Эдварда, который тут же появляется с апельсином. Апельсин. Где они только нашли его посреди осени? Торис чистит его и прижимает дольку к моим губам.
- Пожалуйста, ешь. Обещаю, я отпущу тебя, когда ты поешь и придёшь в себя. Ешь.
Я не спрашиваю, откуда он у них. Господи – апельсин! – и тратить его на меня? Торис знает, как мало у них запасов, точно недостаточно, чтобы подкармливать еще и меня. Но мой организм предает меня и я жую, медленно, благоговейно. Торис ждёт, когда я проглочу, и сует мне следующий кусок.
- Торис…
- Не болтай. Ешь. Пожалуйста.
Он скармливает мне весь апельсин, голова прекращает кружиться. Эдвард уходит и возвращается со стаканом воды. Торис подносит его к моим губам и держит, пока я не допиваю. А потом садится рядом и отдает шкурки и стакан Эдварду, который снова исчезает.
- Ты сегодня не будешь работать, — тихо говорит он. — Будешь отдыхать.
- Откуда у тебя апельсин?
Торис качает головой, в его глазах грусть.
- Прошу тебя…
Я настаиваю.
- Нет, я должен знать. Может, я смогу вам достать больше…
Теперь Торис беззвучно плачет, слезы катятся по щекам.
- Прошу тебя. Я украл его. В магазине. Когда забирал из библиотеки канцелярские бумаги Эдварда. Ему сказал, что подарили. Прошу тебя, не пытайся достать больше. Ты и так слишком много делаешь.
У Ториса всегда были добрые глаза. Я никогда не мог понять, почему. Как у того, кого всю жизнь захватывали и пинали, могут быть такие глаза? В этом наша с ним разница. Он не умеет ненавидеть. Страх – его стиль жизни. Он мастер оптимизма.
Силы вернулись ко мне, и я, поднимаясь, целую Ториса в щёку, чувствуя вкус слёз. Как бы я хотел, чтобы он не плакал из-за меня. Когда я отстраняюсь, он не пытается остановить.
- Мне нужно поговорить с правителем. Скоро вернусь, — добавляю я уже в дверях. — Обещаю.
Я всегда сдерживаю обещания, но иногда иначе, чем планировалось. Я возвращаюсь, когда время ужина давно прошло. Но в этот раз всё по-другому. Пока я копаюсь с замком, дверь открывается изнутри. Торис не спит, он ждал меня, он помогает мне раздеться и, шатаясь, войти в дом. Я пытаюсь впихнуть ему продовольственные талоны, но он доводит меня до дивана и только потом берёт карточки и кладет на стол.
- Торис…
Он целует меня в щёку.
- Тссс, Райвис спит. Отдыхай.
Я ошибся. Кусты этих чащ
Не плющом перевиты, а хмелем.
Ну, так лучше давай этот плащ
В ширину под собою расстелим.
Не уверен, но, кажется, именно он разбудил меня тогда в первый раз – первый из многих, многих последующих — мягко, но настойчиво уговаривая на бульон, фрукты, пару ложек пюре или размоченного хлеба. Он уговорил меня поспать, позаботился о ранах, даже о самых постыдных. В тот вечер, скоро после первого, осматривая меня на предмет травм, Торис нашёл спрятанную в ботинке бритву и заплакал.
- Если они узнают, то убьют тебя.
Я трясу головой, издавая странный низкий звук.
- Нет. Раньше ещё могли. Сейчас им уже всё равно, — я вздыхаю и снова трясу головой; всё кружится. — Райвис как?..
- Спит. Он в последнее время хорошо спит.
Я улыбаюсь, смотрю в эти добрые глаза и понимаю, что всё делаю правильно. Таких, как я, убивают. Если удалось выиграть время…Я использую его с умом.
Доктор сказал «в морг» - значит в морг!
---
Первое, что осознает Иван, неизбежно приходя в сознание, это отсутствие шарфа. Второе – руки на плечах, укладывающие его обратно в постель. Слишком мягкие, слишком тёплые, явно не его собственные.
- Не садись, — шепчет сильный голос – ошибки быть не может, это Альфред. — Ты башкой сильно ударился.
— Шарф…
Взгляд Ивана начинает фокусироваться. Обычно ровные черты лица Альфреда искажены тревогой, и Иван замечает, что американец забрался на кровать, чтобы удержать его в прежнем положении. Голубые глаза смотрят внимательно, с лёгким налётом усталости. Иван видел этот взгляд много раз, на многих лицах.
- На столе он; я снял, чтобы проверить, не сломал ли ты себе шею… — Альфред рассеянно ерошит волосы. — Иван…Мы вернулись к тому, с чего начинали. Я думал…Иван? Нет, не…
Он пока не в состоянии принять сидячее положение, поэтому опирается на локоть и перехватывает на лету поднятую руку Альфреда. По расширившимся глазам американца Иван понимает, что тот шокирован.
- Что… — вопрос Альфреда переходит в судорожный вдох, когда Иван берёт его указательный палец в рот и многообещающе облизывает.
Это единственный выход из ситуации, который Иван может придумать. Нельзя допускать, чтобы Альфред разозлился, Иван знает, что заслужил эту злость и что дальше последует неизбежное наказание. Лучше предупредить нападение, за долгие годы он научился предсказывать огонь и серу до того, как они обожгут. Никто другой не пострадает, а уж Иван справится с болью, пока она его и только его.
Внезапно Альфред отстраняет его, ловя за плечо и не давая упасть. Иван знает, что выглядит сбитым с толку, даже смущённым. Ванечка выучил свой урок.
Альфред смотрит на него неуверенно, со странной смесью печали, жалости и постыдного желания в голубых глазах.
- Иван, нет, не…
Иван почти пришел в себя и куда лучше контролирует свои движения, он поводит плечом и перехватывает руку американца за запястье. До тонкой кожи на внутренней поверхности руки Альфреда добраться проще, чем у многих: американец не носит манжет. Когда он, целуя, задевает кожу клыком, Альфред не может сдержать тихий стон. Он позволяет себе взглянуть на американца, на стыдливую похоть в глазах и румянец на скулах.
Он берёт в рот каждый палец Альфреда, с равной нежностью покусывая чувствительные кончики. К третьему пальцу Альфред оставляет попытки остановить его, отдалиться. Иван сохраняет зрительный контакт с медленно краснеющим американцем, пока не отстраняется, всё еще сжимая руку Альфреда; с пальцев к щеке Ивана тянется прозрачная нить слюны.
Взгляд Альфреда переполнен желанием, дыхание прерывистое и быстрое.
- И-Иван…
И вот Альфред уже сверху, нежные губы целуют обнажённую шею. Ивана бьет дрожь, он сжимает и разжимает ладони, сдерживая себя, чтобы не передернуться. К удивлению, Альфред останавливается и отстраняется, глядя на Ивана на измятом покрывале. Рука американца осторожно гладит его по щеке, по волосам, и Иван осознает, что в его глазах сейчас неуверенность, возможно даже страх, потому что никто из завоевателей или правителей так не поступал. Никто не останавливался, разве что из желания подразнить.
- Значит, вот как оно всегда происходит, да? — спрашивает Альфред – без злобы, без напряжения в голосе; ответ ему уже известен. — Ох, Иван…Это все так неправильно. Так не должно быть.
Ему хочется накричать на Альфреда, что нет ты ошибаешься так всегда было и не смей мне говорить что это неправильно потому что это мой мир и другого я не знаю, но американец вновь гладит его лицо, целует левую щеку так нежно, что Иван чувствует тепло, а не касание. Всё, на что он способен сейчас, – напряженно и неуверенно замереть. Эта нежность хуже оплеухи – её не ожидали.
Альфред снова отстраняется, в голубых глазах…Иван не может узнать это чувство. Что-то от печали Ториса и откровенности Эдварда, но не совсем – и даже совершенно не оно. Он поднимает руку и снова гладит русского по голове, слегка касаясь кожи, словно запутавшиеся в расческе перья.
- Я докажу тебе, — улыбается Альфред. — Ты слишком раздаёшь себя, Иван. Нужно оставить что-то себе. Позволь и мне дать тебе что-нибудь, хорошо?
Когда в образовавшейся тишине Иван понимает, что Альфред на самом деле ждёт его ответа, он сглатывает.
- Я… — он сглатывает снова, зная, что дрожит под тёплым весом американца. — Я не понимаю…Я что-то сделал не так?
Альфред легко проводит двумя пальцами по ключице Ивана, осторожно избегая шеи.
- Нет, конечно. Всё дело во мне. Пойдём пошатаемся по Лондону? Дождя сегодня не будет; ну, не намечается, по крайней мере. Так, сейчас твой шарф принесу.
Американец соскальзывает с кровати и топает ногами в хлопковых носках к столу с шарфом. Иван медленно садится, всё ещё обескураженный, и касается ступнями пола. Вернувшийся Альфред протягивает ему свёрнутый шарф, и на лице его улыбка, которую он уже видел у Яо: искренняя, немного озорная и очень честная.
- Часы посещений закончились, — весело произносит он. — Пошли, оторвёмся! В Лондоне куча злачных мест.
Иван, к собственному удивлению, улыбается, принимает шарф и оборачивает его вокруг шеи. Тот ложится на плечи, словно никогда не покидал, и он чувствует себя спокойнее, немного увереннее. Всё это ново и непонятно для него, но он справится. Всё получится.
- Дай я пальто возьму. Куда мы потом?
Альфред ухмыляется.
- Да куда угодно, чувак. В компании пить веселее.
Иван неопределенно улыбается, встает и идёт к шкафу. Он задается праздным вопросом: а был ли у него когда-нибудь настоящий друг? Всё так странно в эти дни. Он не понимает, что происходит, не знает, что думать. Ему не дают расслабиться, кругом сплошные сюрпризы. Иван не слишком любит сюрпризы.
- Слушай, ты ведь любишь рисунки, да? Давай тогда прогуляемся по набережной, там всегда полно художников.
Но сюрпризы от Альфреда – другие. Они…приятные, решает Иван, застёгивая пальто. Альфред удивительный и приятный, как и его сюрпризы. Возможно, позволяет себе поразмышлять Иван, это комбинация. Ему нравятся такие вещи – головоломки, картины, музыка – когда конечный результат достигается совместным действием комбинации предметов.
- О! Тут, кстати, недалеко мне магазин приглянулся. Туда тоже нужно зайти.
Совместные занятия… Иван улыбается сам себе, следуя из номера за воодушевлённым американцем. Да, это хорошая мысль. Он понимает выгоду общего труда – и уже становится легче, пусть остальной мир и кажется странным и непривычным. Иван поправляет шарф и закрывает дверь номера на замок, прежде чем они с Альфредом направятся в лондонскую ночь.
Апельсинчики как мёд,
В колокол Сент-Клемент бьёт.
И звонит Сент-Мартин:
Отдавай мне фартинг!
А Олд-Бейли, ох, сердит,
Возвращай должок! — гудит.
Все верну с получки! — хнычет
Колокольный звон Шордитча.
Обоснуй тайм:
Исторические моменты:
--1. Золотая Орда.
--2. Китайцы заломали свое монгольское иго в концу 13 века и занялись продвижением Шелкового Пути на запад.
--3. В рамках Шелкового пути недурно шло развитие русско-китайских чайных традиций.
--4. Переход от царской России в Российскую Империю сопровождался активной экспансией на восток и запад.
--5. Наполеон, 1812
--6. С 1943 по 45 Красная Армия находила и освобождала нацистские лагеря.
- Объединение и установка государственности царской России и объединение Франции Луи XI происходили примерно в одно и то же время.
- Уровень самоубийств людей в возрасте 15-35 лет в США резко увеличился во время Холодной Войны, особенно в последние 30 лет. В России он, в принципе, и не уменьшался, но сильно возрос в 90е и устаканился только к нулевым.
-- Сейчас Россия на 3 месте по количеству самоубийств, США на 43, Франция на 18, Англия на 62, и Китай на 26 (города) и 65 (сельская местность). Самый высокий показатель у Литвы, на втором месте Белоруссия.
- Продовольственные карточки выдавались разные, в зависимости от места проживания и должности. Члены партии, сотрудники правительства и жители больших городов зачастую получали больше. Знаменитые очереди за хлебом, похожие на очереди за супом в Великую депрессию, были актуальны и после развала СССР.
Использованная литература:
Заглавие/ подзаголовок: "Опасности равнодушия", речь Эли Визеля в 1999 году.
1. "Странно, мило” авторское.
2. “Наряд” Зигфрида Сассуна в нашем переводе, за что нам стыдно, простите D:
3. Франция дважды цитирует La Nausée (Тошнота) Жан-Поля Сартра. В данном случае цитирует в переводе Ю.Яхниной.
4. "Eleanor Rigby" Битлов в переводе Александра Пролюбникова.
5. "Хмель", Борис Пастернак .
6. "Лондонские колокола" стихотворение анонимуса 18 века. Появляется в книге Джорджа Оруэлла “1984”. Здесь приводится в переводе Голышева Виктора Петровича, долгих ему лет жизни.
Французский:
1. Oui, mais nous... - Да, но мы…
Оригинал: тут
Перевод: Mahonsky и Johnny Muffin
Название: Что делает человека человеком.
Жанр: Драма, психологизм, романс.
Рейтинг: R
Предупреждение: помянуты алкоголь, наркотики, психотравмы, сцены сексуального характера и насилие.
Персонажи: Америка, Китай, Англия, Эстония, Франция, Латвия, Литва, Россия. |пост-Китай/Россия/Франция, пост–Россия/Литва; Америка/Россия, Франция/Англия.
Саммари: Пока Франция и Англия вспоминают свою пиратскую юность, Россия пытается понять, чего же Америке нужно за заботу о нем. А Америка, как бы сказать, все хочет быть героем, даже если смысл этого термина для него несколько изменился.
Глава пять.Я видел правителей-убийц…
Сцена: Я мою голову. Подходит Монгол и заталкивает меня лицом в чан с водой. Кричу и барахтаюсь. Он тянет мою голову за волосы. Я давлюсь его членом.
Богов…
Сцена: мужчина в красном шёлковом одеянии, тёмные живые глаза. Он врывается в дом Монгола на жеребце, волосы забраны под военный головной убор. «Мальчик! Ты видишь, что я такое?» — спрашивает Яо, натягивая поводья; в его голосе тепло — как и от факелов в руках его людей. Я хватаюсь за его ладонь в перчатке и позволяю усадить меня на коня. «Да…Ты такой же, как я».
Императоров…
Сцена: Во рту чай, в горле чай, обжигающе горячий. «Ты уверен?» — спрашивает он, с осторожностью укладывая меня на шёлк подушек и яркость красок. От его поцелуев кожа горит — совсем не так, как от чая — и я знаю, знаю: «Да. Да, пожалуйста…»
Даже царей…
Сцена: Яо оборачивает меня в шёлк и индийский мех. Он говорит: «Ты не хочешь этого, Иван. Я знаю, что не хочешь». Он поправляет воротник и помогает уложить волосы, он опускается на колени, чтобы поцеловать меня в щёку. Я поднимаю на него взгляд и говорю: «Монголы больше не придут».
И королей…
Сцена: Я стою в снегу и смотрю сверху вниз на светлые волосы и дорогую ткань. Моя одежда обгорела, руки устали от разжигания огня, лицо черно от сажи. Франсис смотрит на меня. «Когда это ты так вымахал?» — хрипит он, отползая по снегу. Я вдыхаю прохладу и выдыхаю Зиму, ледяного дракона. «Я родился в пламени».
Фюрера…
Сцена: Итальянец кричит, сгребая в кулак окровавленную одежду немца, его лицо обращено к небу, я стою рядом, в одной руке фотоаппарат, в другой – металлическая труба крана. “Людвиг, Людвиг, прошу тебя, я люблю тебя, этого они не отнимут, я клянусь, Людвиг, умоляю, Людвиг, прошу, прошу!” А земля пахнет пеплом и горелым мясом, гнилым мясом и мелом костей под ногами. Я слушаю причитания итальянца и вымораживаю свое сердце.
И ещё я видел убийц-правителей. Снова, и снова, и снова, и
---
Странно,
Когда мы коснулись губами
Друг друга,
Не посыпались искры,
Как мы в этот миг ожидали.
Мило,
Когда мы сплетаем в объятья
Друг друга,
Напрягается кожа,
Пусть так уже было не раз.
Знаю,
Тебе очевидно, что нет во мне
Правды,
Но я вновь учу тебя крику,
Подчиняя ногтям и рукам.
---
Что делает человека человеком
С равнодушия ничего не начинается – только заканчивается.
С равнодушия ничего не начинается – только заканчивается.
Сегодня ночью в дверь твою
Стучится Храбрость: бьёт крылом
Орёл, чьё держишь ты перо.
Глаза индейские горят
И скулы алым запестрят,
Сорвав покров морщин веков,
Тебя, о гнев ушедших снов
Зовут тропою Королей,
Чей след не виден на земле.
И гнев бурлил в душе у тех,
Кто слал свой мирный зов богам,
Топор воздевши к небесам.
Зигфрид Сассун, «Наряд»
Стучится Храбрость: бьёт крылом
Орёл, чьё держишь ты перо.
Глаза индейские горят
И скулы алым запестрят,
Сорвав покров морщин веков,
Тебя, о гнев ушедших снов
Зовут тропою Королей,
Чей след не виден на земле.
И гнев бурлил в душе у тех,
Кто слал свой мирный зов богам,
Топор воздевши к небесам.
Зигфрид Сассун, «Наряд»
---
Стук в дверь отвлекает Артура от доносящегося слева унылого, монотонного и невероятно раздражающего писка монитора жизненных функций. Он садится прямее, разглаживает простыню, скрывающую его по пояс, и бросает на дверь осторожный взгляд. Это точно не Альфред, тот никогда не станет стучать, а кого ещё могло занести сюда – он не знает.
Он прочищает горло.
- Войдите.
Дверь приоткрывается и в помещении, предваряя своего хозяина, появляется нога в шпильках от Диора и брюках – Франсис. Но, в отличие от претенциозного наряда, сам Франсис выглядит довольно сдержанно, даже неуверенно. Просочившись в комнату, он затворяет дверь и некоторое время просто молча стоит. Артур видит на челюсти француза след от зубов – красный, припухший и очевидно свежий. Это мало беспокоит Артура, скорее заставляет удивленно поднять бровь: обычно Франсис такие вещи скрывает, если, конечно, это не только что появилось.
- Bonjour.
Вторая бровь Артура тоже поднимается.
- Сейчас день?
Франсис растолковывает это как предложение зайти, садится рядом с койкой.
- Non, но ещё и не вечер.
- Что-то не похоже, — ворчит Артур, хмурясь и стряхивая с одеяла пушинку. — Мне еще ужин не приносили.
Лицо Франсиса кривится – Артур полагает, тот представил себе больничный вариант английской кухни. След от зубов слегка растягивается, будто подмигивая англичанину. Возникший в его голове образ заставляет его задуматься, а не наврал ли Альфред и не накачали ли его чем-нибудь.
Каблуки скользят по полу, и этот звук напоминает Артуру о придворных дамах (или, много лет назад, придворных кавалерах), спускающихся по каменным ступеням дворца. Дамы элегантно поддерживают юбки, иногда награждая стоящих внизу видом едва мелькнувшей лодыжки. Артур называл такое «французскими штучками»; многие дамы, прежде чем служить Её Величеству, учились во Франции.
Франсис убирает за ухо выбившуюся прядь.
- Как себя чувствуешь?
Артур пожимает плечами.
- Нормально. Это было глупо.
Француз не отвечает, и это даёт Артуру повод предположить, что он согласен с последним утверждением. Он поднимает глаза и обнаруживает, что смотрит на шею Франсиса – тот наблюдает за чем-то в залитом тусклым светом окне. Он шевелит челюстью и красный след растягивается, подмигивает и морщится. Артур редко видит меланхоличного Франсиса — обычно тот хорошо прячет свои чувства. В конце концов, это он придумал маскарад.
- Я боюсь, что однажды все исчезнут… — вздыхает Франсис, печально глядя на Артура в больничной койке. — Как Древний Рим. Как Древняя Германия. Особенно когда ты выкидываешь такое.
- Я же сказал, это было глупо, — ворчит Артур, ещё больше хмурясь. — Иногда ты раздуваешь из мухи слона.
- А помнишь, — внезапно говорит Франсис, пропустив слова Артура мимо ушей, — как мы оба были пиратами? Весело ведь было, да?
- Это в прошлом, — напоминает Артур.
Франсис кивает, светлая прядь выбивается из-за уха и падает на лицо, прежде чем он успевает рассеянно убрать ее обратно.
- Oui, mais nous… — сбивается и начинает снова. — Да, но мы ещё молоды. Нам ещё можно повеселиться…Просто…Мы должны это делать вместе. Так безопаснее. Мы ведь умеем, да? Мы были пиратами.
Артур тихо, не меняя выражения лица, смотрит на своего вечного соперника.
- Мы были пиратами, — соглашается он и замолкает.
---
СЦЕНА: Очень плохо освещённый клуб в районе красных фонарей. В толпе молодых людей и вызывающе разряженных юношей мелькают мужчины в костюмах. ИВАН БРАГИНСКИЙ, одетый только в военные штаны и сапоги, сидит в стоящей в стороне кабинке, пока один. Мимо проходят занятые своими делами люди.
ИВАН Б.: (в сторону) Боже.
Он беспокойно ёрзает на месте. Он явно возбуждён.
ИВАН: Да где же он? (Рычит) Я не осмелюсь начать без него. Он всегда так бесится.
Он порывается было встать, но неожиданно вновь садится, краснея.
ИВАН: Я его ненавижу. Ненавижу. Зачем он так со мной поступает? Боже. Я всё делаю, чтобы ему угодить. А он мучает меня. Я…Я не удивлюсь, если он сейчас за мной наблюдает. Пока я в таком состоянии. Ублюдок.
ПОДРОСТОК, как две капли воды похожий на Ивана, спускается ВНИЗ. Он неуверенно смотрит на ЗРИТЕЛЕЙ, прежде чем МУЖЧИНА в костюме уводит его обратно в толпу. ИВАН трёт глаза, чтобы занять руки.
ИВАН: Он вернётся и застукает меня. О, боже, как же я его ненавижу…Он приучил меня к этому, выдрессировал. Я был таким гордым. К чёрту. К чёрту всё.
Стыдливо, не глядя на ЗРИТЕЛЕЙ, он начинает трогать себя через ткань штанов.
ИВАН: А что я могу поделать? Я всего лишь человек…Да, я Нация, но у меня человеческое тело с человеческой природой. Пока бьётся сердце – я буду желать. Я буду верно служить ему, потому что он мой лидер, и мы переживаем время, когда лидеры решают нашу судьбу… Отправляют нас на войну, возвращают домой, посылают в тюрьму или в школу. Я ненавижу его…Но, боже, как он мне нужен…
Его дыхание становится прерывистым, он почти ложится в кресле, раздвигая ноги и расстёгивая штаны. На нём нет нижнего белья.
ИВАН: Моя старшая сестра…Она говорит, что я больной человек. Я знаю. Мне не нужно, чтобы ещё и она это повторяла. Я этого не хотел. Но сейчас я уже не знаю, к чему стремился в самом начале. Может, именно к этому. Кто знает? Точно не я. (стонет) Я ничего не могу поделать, я не контролирую своё тело. Он контролирует.
Он ласкает себя, зажмуривая глаза, лицо искажается. ПОДРОСТОК снова спускается ВНИЗ, с любопытством глядя на ЗРИТЕЛЕЙ.
ИВАН: Боже…Раньше я был таким гордым. Ненавижу…своё тело. Оно предает меня. Так легко, так охотно…Я не принадлежу себе. Ничего нет. Ничего стоящего. Всё его. Отец народов…Он никогда меня не отпустит.
Иван дёргается от собственных прикосновений, не сдерживая крик. ПОДРОСТОК делает несмелый шаг к ЗРИТЕЛЯМ и поднимает руку, чтобы помахать, но в этот момент за ним появляется МУЖЧИНА, хватает его за руку и грубо тащит ПОДРОСТКА обратно в толпу.
ИВАН: Ненавижу своё тело. Ненавижу…Ненавижу его и ненавижу себя и ненавижу и ненавижу и…Господи, я всё это ненавижу. Но он не отпускает меня, и не даст мне остановиться, будет толкать, пихать, толкать – Боже!
ИВАН задыхается, распахивает глаза и кончает. Смех. Громкая музыка. Из-за КУЛИС слышно, как, перекрывая гомон, визжит ПОДРОСТОК. ЗАНАВЕС.
---
- Франсис?
Артур ловит француза за запястье, когда тот уже собирается встать и уйти; медсестра ставит обеденный столик на колени англичанина. Франсис застрял: если он отшатнётся от Артура, то перевернёт поднос, и его горячее содержимое окажется на кровати. Посему он позволяет Артуру усадить себя обратно на стул у изголовья.
- Часы посещений закончились, — бессмысленно замечает Франсис.
Артур фыркает.
- Ерунда. Все в гробу видели эти правила, тем более мы. Посиди со мной.
Он ест ужин, стараясь поменьше жевать и побыстрее глотать, одновременно краем глаза наблюдая за своим компаньоном. Погружённый в свои думы, Франсис рассеяно играется с прядью, пропускает её меж пальцев, блики в глазах покачиваются в такт мыслям.
- О чём задумался?
Франсис моргает, бросая взгляд на Артура. Он, кажется, взвешивает слова, прежде чем высказаться; Артур редко видит, чтобы он так себя вёл вне деловых или военных переговоров.
Розовый язык быстро облизывает губы.
- Тебе никогда… — начинает он мягко, — не казалось, что ты ничего не значишь?
Артур хмурится.
- О чём ты?
Челюсть Франсиса движется, он собирается с мыслями, желая их нормально выразить, не переходя на родной язык. Французский для него как бронежилет: позволяет выражать свои чувства, но не раскрываться до конца.
- Недавно, — мягко говорит он, — я выбирал книгу для Ивана. La Nausée Жан-Поля Сартра. Но вместо того чтоб отдать ему, сам решил перечитать. И… Я всё думаю: что есть жизнь, если не одно большое приключение? И кто его устраивает? Сильнейший. Но что есть сила? Что её определяет? Она непостижима. Я могу лишь попытаться обозначить эту непостижимость: «Существую. Это что-то мягкое, очень мягкое, очень медленное».
Я говорил с тобой про пиратов…Помнишь, как в те дни мир казался огромным и море было единственным, что не было нам подвластно? Для нас: мир, казалось, был только для нас. Ты и я, вот и всё, с чем мы могли биться и что завоёвывать. Это было волшебство, и когда мы сходились в битве, наши сердца – тук, тук, тук – бились в унисон с волнами.
Глаза Франсиса устремлены вдаль, он не здесь. Англия откидывается на металлическую спинку койки и, когда Франсис снова начинает говорить, почти чувствует соль морских брызг и запах масла и мокрого дерева.
- Но потом…Я помню, как мы встретили Америку, маленького мальчика, из-за которого мы затеяли столько глупых сражений. Я помню, как впервые познакомился с Россией, тогда ещё ребёнком, в неизменном шарфе, глазеющим по сторонам с лошади Ивана Грозного. Теперь они оба выросли, а мы…В моих костях нет былой гибкости. Я не старый, но и не молодой. И когда я думаю об этом, то вспоминаю те пиратские деньки, каким настоящим всё казалось тогда.
Всё казалось ненастоящим: меня окружала картонная декорация, которую в любую минуту можно было передвинуть.
---
СЦЕНА: На автобусной остановке стоит АЛЬФРЕД ДЖОНС и ест гамбургер. На нём тёмная толстовка и голубые джинсы; у него выходной. Доев гамбургер, он точным баскетбольным броском отправляет скомканную обёртку в мусорку.
АЛЬФРЕД ДЖ.: Бросок – очко! Трибуны ревут!
Он имитирует гомон толпы, распрямляется и прячет руки в передний большой карман толстовки.
АЛЬФРЕД: (со вздохом) Ох, блин…В общем, задержался я вчера вечером на работе, возвращаюсь домой, а на автоответчике мне приятель оставил сообщение. “Здарова, Альф, — говорит, и я думаю, сколько ж надо было выжрать, чтобы так меня назвать. — Я принял серьёзное решение и звоню с тобой поделиться. Сядь, а то упадёшь.”
Он садится на скамью у остановки, убирает руки за спину и сутулится.
АЛЬФРЕД: Так вот, этот мой приятель. Не слишком болтливый парень. Я когда услышал, что он говорит, то уже разволновался. В общем, он такой: «Альф, чувак, сидишь? Отлично, выкладываю. Я только что сожрал тридцать две таблетки сильнодействующего аспирина. Супер круто будет, — говорит. — Я знаю, ты сейчас думаешь, типа, что за фигня, чувак? Но, слушай, я давно уже думаю…И я, в общем, понял, что моей жене я не нужен. Дети? Без меня им проще. С моей страховки они больше получат, чем я заработаю за…сколько там…пять лет? Ага. В общем, просто хотел тебе сказать. Чтоб ты не удивлялся.» А потом автоответчик запищал и – пуф! – тупого старины Томми нет.
Он смотрит на серовато-зелёный навес над остановкой.
АЛЬФРЕД: Томми…Мы вместе в начальную школу ходили. Втюрились в одну девчонку – малышка Падди Симмес – и всё время дрались из-за неё. Мы ещё неделю назад ржали над этим, хотя он на ней женат давно. Вспоминали старые добрые времена.
Но…да. Томми нет больше. Жду автобус, чтобы Падди навестить. Типа, попрощаться. Я переживу. Ну, Альфи, время пришло… Время пришло, и он повзрослел…Мир слишком огромен, чтобы пожелать спокойной ночи в приличной манере. Типа.
АЛЬФРЕД закрывает глаза и поёт под нос.
АЛЬФРЕД: Элинор Ригби в церкви скончалась и в тихой могиле она погребена...Пастор Маккензи, прах отряхая с ладоней, от ямы бредёт…Кто их спасёт?...
Он прекращает петь, из-за КУЛИС слышен сигнал приближающегося автобуса. ЗАНАВЕС.
---
Иван моргает. Подносит бутылку ко рту. Делает большой глоток. Расслабляется и отрывает бутылку от губ. Невидящим взглядом изучает пушистый серый ковёр гостиничного номера. Делает ещё один большой глоток.
В промежутках между глотками водки (дешёвая, но крепкая — её легко раздобыть под предлогом сходить в туалет) он слабо зажимает бутылку ногами и упирается локтями в колени. Комната пуста, и его мир сжимается до ложного тепла пульсирующей жидкости в желудке. Он знает, что дрожит и любому, кто зайдет в номер, покажется конченым и жалким. Иван корчится, зажмуривается и делает ещё несколько отчаянных больших глотков. Почему он ещё соображает? Он хочет заткнуть разум.
Люди пьют по двум причинам: пообщаться и забыться.
Бутылка опустела. Иван рычит, слабым движением отбрасывая бесполезную тару в сторону — она с громким стуком ударяется о ножку тумбочки и откатывается по ковру. Он глубоко дышит, наваливается на колени, руки вяло болтаются. Он дрожит. Иван делает один, два, три глубоких вдоха, но дрожь не проходит, и он понимает, что нужно ещё водки. Сейчас же.
Я не в состоянии выйти и купить ещё.
Иван поднимается, нетвердыми шагами, осторожно и медленно приближаясь к шкафу и лапая защёлку двери. Пальто…Ему нужно пальто? Да, снаружи холодно. В Лондоне зима. Не чета московским холодам, правда…Да и идти-то всего лишь до того магазина в двух кварталах от больницы. Это всего минуточку идти…
Ты лжец, Иван. Бесполезный лживый лжец.
Всего минуточку идти…Справится. Он ещё не настолько ослаб…
Звук открываемого дверного замка. Иван слышит, будто издалека, как кто-то заходит в комнату. Он прислоняется к шкафу, разум плывет и тело принимает горизонтальное положение.
- Иван? Иван? Иван!
Я хочу… Я хочу исчезнуть.
---
За членовредительство убивали. Они отстреливали себе руки, чтобы не идти в бой. Потом их ловили, и если в ране обнаруживали порох…Убивали.
Думаю…Думаю, именно тогда я слетел с катушек. Когда увидел, как маленький Райвис держит ружье и пускает пулю в лоб какому-то человеку. За то, что он отстрелил себе руку, чтобы не убивать парня, похожего на его брата. Ему пришло время повзрослеть – так решил его руководитель. И я не мог ничем помешать.
Торис и Эдвард…Они так и не узнали, что сделал их брат. Когда я вернулся к ним…Они не способны понять своего брата, но я способен. Я научил его, пусть хоть немного, контролировать монстра в душе, которого его руководитель спустил с поводка. Сверлящее сомнение и ненависть, основа каждой цивилизации, корень жизни. Он сильный, но дух его мечется.
- Райвис? Райвис, просыпайся.
Он шевелится под моей рукой, открывает глаза. Безлунная ночь, но даже во тьме он видит, что моя одежда опять разорвана. Дрожа, он выползает из кровати, хватается за мою руку; я понимаю, что сам трясусь, когда его озноб утихает и руки обнимают меня.
- Тссс, молчи. Я принес тебе еду.
Райвис всхлипывает, но не спорит. Я пихаю хлеб ему в руки и обнимаю, пока он рвёт зубами плотную буханку. В темноте я вижу блеск глаз Ториса, он наблюдает. Эдвард свернулся рядом с ним; я не могу винить его за попытки забыть, не обращать внимания. Они не завидуют брату, он ведь самый маленький и ему нужно больше остальных.
Под ракитой, обвитой плющом,
От ненастья мы ищем защиты.
Наши плечи покрыты плащом,
Вкруг тебя мои руки обвиты.
На следующий день Торис тормозит меня в коридоре, поймав за руку в перчатке в тот момент, когда я останавливаюсь у зеркала поправить шарф. Его добрые нервные глаза смотрят на мои – в отражении.
- Райвиса сегодня не так сильно трясёт, — мягко говорит Торис. — Но у тебя снова холодные руки.
Я выдираю ладонь из его стиснутых пальцев и засовываю в карман. Торис продолжает мягко улыбаться, но в его глазах плещутся эмоции, в которых он бы не признался. Он обеспокоен, печален, беспомощен. Старшему брату неприятно такое чувствовать. В такие моменты я вспоминаю, что Торис старше меня.
- Не ходи сегодня…У тебя кожа серая. Ты вчера много крови потерял.
Я качаю головой, перед глазами поплыло. Остаётся надеяться, что на лице это не отразилось.
- Это нужно. Ты же знаешь.
Лицо Ториса искажается, и он цепляется за моё пальто так сильно, что белеют костяшки пальцев.
- У нас есть еда. Тебе сейчас нужно. Пожалуйста, у тебя ведь есть свободное время. Приходи, я приготовлю.
Я снова качаю головой — на этот раз все плывёт сильнее, и я чувствую, как мир шатается. В отражении я вижу, как заваливаюсь на бок и как Торис тянет руки, чтобы поддержать. Он спешно помогает мне сесть на деревянный пол и зовет Эдварда, который тут же появляется с апельсином. Апельсин. Где они только нашли его посреди осени? Торис чистит его и прижимает дольку к моим губам.
- Пожалуйста, ешь. Обещаю, я отпущу тебя, когда ты поешь и придёшь в себя. Ешь.
Я не спрашиваю, откуда он у них. Господи – апельсин! – и тратить его на меня? Торис знает, как мало у них запасов, точно недостаточно, чтобы подкармливать еще и меня. Но мой организм предает меня и я жую, медленно, благоговейно. Торис ждёт, когда я проглочу, и сует мне следующий кусок.
- Торис…
- Не болтай. Ешь. Пожалуйста.
Он скармливает мне весь апельсин, голова прекращает кружиться. Эдвард уходит и возвращается со стаканом воды. Торис подносит его к моим губам и держит, пока я не допиваю. А потом садится рядом и отдает шкурки и стакан Эдварду, который снова исчезает.
- Ты сегодня не будешь работать, — тихо говорит он. — Будешь отдыхать.
- Откуда у тебя апельсин?
Торис качает головой, в его глазах грусть.
- Прошу тебя…
Я настаиваю.
- Нет, я должен знать. Может, я смогу вам достать больше…
Теперь Торис беззвучно плачет, слезы катятся по щекам.
- Прошу тебя. Я украл его. В магазине. Когда забирал из библиотеки канцелярские бумаги Эдварда. Ему сказал, что подарили. Прошу тебя, не пытайся достать больше. Ты и так слишком много делаешь.
У Ториса всегда были добрые глаза. Я никогда не мог понять, почему. Как у того, кого всю жизнь захватывали и пинали, могут быть такие глаза? В этом наша с ним разница. Он не умеет ненавидеть. Страх – его стиль жизни. Он мастер оптимизма.
Силы вернулись ко мне, и я, поднимаясь, целую Ториса в щёку, чувствуя вкус слёз. Как бы я хотел, чтобы он не плакал из-за меня. Когда я отстраняюсь, он не пытается остановить.
- Мне нужно поговорить с правителем. Скоро вернусь, — добавляю я уже в дверях. — Обещаю.
Я всегда сдерживаю обещания, но иногда иначе, чем планировалось. Я возвращаюсь, когда время ужина давно прошло. Но в этот раз всё по-другому. Пока я копаюсь с замком, дверь открывается изнутри. Торис не спит, он ждал меня, он помогает мне раздеться и, шатаясь, войти в дом. Я пытаюсь впихнуть ему продовольственные талоны, но он доводит меня до дивана и только потом берёт карточки и кладет на стол.
- Торис…
Он целует меня в щёку.
- Тссс, Райвис спит. Отдыхай.
Я ошибся. Кусты этих чащ
Не плющом перевиты, а хмелем.
Ну, так лучше давай этот плащ
В ширину под собою расстелим.
Не уверен, но, кажется, именно он разбудил меня тогда в первый раз – первый из многих, многих последующих — мягко, но настойчиво уговаривая на бульон, фрукты, пару ложек пюре или размоченного хлеба. Он уговорил меня поспать, позаботился о ранах, даже о самых постыдных. В тот вечер, скоро после первого, осматривая меня на предмет травм, Торис нашёл спрятанную в ботинке бритву и заплакал.
- Если они узнают, то убьют тебя.
Я трясу головой, издавая странный низкий звук.
- Нет. Раньше ещё могли. Сейчас им уже всё равно, — я вздыхаю и снова трясу головой; всё кружится. — Райвис как?..
- Спит. Он в последнее время хорошо спит.
Я улыбаюсь, смотрю в эти добрые глаза и понимаю, что всё делаю правильно. Таких, как я, убивают. Если удалось выиграть время…Я использую его с умом.
Доктор сказал «в морг» - значит в морг!
---
Первое, что осознает Иван, неизбежно приходя в сознание, это отсутствие шарфа. Второе – руки на плечах, укладывающие его обратно в постель. Слишком мягкие, слишком тёплые, явно не его собственные.
- Не садись, — шепчет сильный голос – ошибки быть не может, это Альфред. — Ты башкой сильно ударился.
— Шарф…
Взгляд Ивана начинает фокусироваться. Обычно ровные черты лица Альфреда искажены тревогой, и Иван замечает, что американец забрался на кровать, чтобы удержать его в прежнем положении. Голубые глаза смотрят внимательно, с лёгким налётом усталости. Иван видел этот взгляд много раз, на многих лицах.
- На столе он; я снял, чтобы проверить, не сломал ли ты себе шею… — Альфред рассеянно ерошит волосы. — Иван…Мы вернулись к тому, с чего начинали. Я думал…Иван? Нет, не…
Он пока не в состоянии принять сидячее положение, поэтому опирается на локоть и перехватывает на лету поднятую руку Альфреда. По расширившимся глазам американца Иван понимает, что тот шокирован.
- Что… — вопрос Альфреда переходит в судорожный вдох, когда Иван берёт его указательный палец в рот и многообещающе облизывает.
Это единственный выход из ситуации, который Иван может придумать. Нельзя допускать, чтобы Альфред разозлился, Иван знает, что заслужил эту злость и что дальше последует неизбежное наказание. Лучше предупредить нападение, за долгие годы он научился предсказывать огонь и серу до того, как они обожгут. Никто другой не пострадает, а уж Иван справится с болью, пока она его и только его.
Внезапно Альфред отстраняет его, ловя за плечо и не давая упасть. Иван знает, что выглядит сбитым с толку, даже смущённым. Ванечка выучил свой урок.
Альфред смотрит на него неуверенно, со странной смесью печали, жалости и постыдного желания в голубых глазах.
- Иван, нет, не…
Иван почти пришел в себя и куда лучше контролирует свои движения, он поводит плечом и перехватывает руку американца за запястье. До тонкой кожи на внутренней поверхности руки Альфреда добраться проще, чем у многих: американец не носит манжет. Когда он, целуя, задевает кожу клыком, Альфред не может сдержать тихий стон. Он позволяет себе взглянуть на американца, на стыдливую похоть в глазах и румянец на скулах.
Он берёт в рот каждый палец Альфреда, с равной нежностью покусывая чувствительные кончики. К третьему пальцу Альфред оставляет попытки остановить его, отдалиться. Иван сохраняет зрительный контакт с медленно краснеющим американцем, пока не отстраняется, всё еще сжимая руку Альфреда; с пальцев к щеке Ивана тянется прозрачная нить слюны.
Взгляд Альфреда переполнен желанием, дыхание прерывистое и быстрое.
- И-Иван…
И вот Альфред уже сверху, нежные губы целуют обнажённую шею. Ивана бьет дрожь, он сжимает и разжимает ладони, сдерживая себя, чтобы не передернуться. К удивлению, Альфред останавливается и отстраняется, глядя на Ивана на измятом покрывале. Рука американца осторожно гладит его по щеке, по волосам, и Иван осознает, что в его глазах сейчас неуверенность, возможно даже страх, потому что никто из завоевателей или правителей так не поступал. Никто не останавливался, разве что из желания подразнить.
- Значит, вот как оно всегда происходит, да? — спрашивает Альфред – без злобы, без напряжения в голосе; ответ ему уже известен. — Ох, Иван…Это все так неправильно. Так не должно быть.
Ему хочется накричать на Альфреда, что нет ты ошибаешься так всегда было и не смей мне говорить что это неправильно потому что это мой мир и другого я не знаю, но американец вновь гладит его лицо, целует левую щеку так нежно, что Иван чувствует тепло, а не касание. Всё, на что он способен сейчас, – напряженно и неуверенно замереть. Эта нежность хуже оплеухи – её не ожидали.
Альфред снова отстраняется, в голубых глазах…Иван не может узнать это чувство. Что-то от печали Ториса и откровенности Эдварда, но не совсем – и даже совершенно не оно. Он поднимает руку и снова гладит русского по голове, слегка касаясь кожи, словно запутавшиеся в расческе перья.
- Я докажу тебе, — улыбается Альфред. — Ты слишком раздаёшь себя, Иван. Нужно оставить что-то себе. Позволь и мне дать тебе что-нибудь, хорошо?
Когда в образовавшейся тишине Иван понимает, что Альфред на самом деле ждёт его ответа, он сглатывает.
- Я… — он сглатывает снова, зная, что дрожит под тёплым весом американца. — Я не понимаю…Я что-то сделал не так?
Альфред легко проводит двумя пальцами по ключице Ивана, осторожно избегая шеи.
- Нет, конечно. Всё дело во мне. Пойдём пошатаемся по Лондону? Дождя сегодня не будет; ну, не намечается, по крайней мере. Так, сейчас твой шарф принесу.
Американец соскальзывает с кровати и топает ногами в хлопковых носках к столу с шарфом. Иван медленно садится, всё ещё обескураженный, и касается ступнями пола. Вернувшийся Альфред протягивает ему свёрнутый шарф, и на лице его улыбка, которую он уже видел у Яо: искренняя, немного озорная и очень честная.
- Часы посещений закончились, — весело произносит он. — Пошли, оторвёмся! В Лондоне куча злачных мест.
Иван, к собственному удивлению, улыбается, принимает шарф и оборачивает его вокруг шеи. Тот ложится на плечи, словно никогда не покидал, и он чувствует себя спокойнее, немного увереннее. Всё это ново и непонятно для него, но он справится. Всё получится.
- Дай я пальто возьму. Куда мы потом?
Альфред ухмыляется.
- Да куда угодно, чувак. В компании пить веселее.
Иван неопределенно улыбается, встает и идёт к шкафу. Он задается праздным вопросом: а был ли у него когда-нибудь настоящий друг? Всё так странно в эти дни. Он не понимает, что происходит, не знает, что думать. Ему не дают расслабиться, кругом сплошные сюрпризы. Иван не слишком любит сюрпризы.
- Слушай, ты ведь любишь рисунки, да? Давай тогда прогуляемся по набережной, там всегда полно художников.
Но сюрпризы от Альфреда – другие. Они…приятные, решает Иван, застёгивая пальто. Альфред удивительный и приятный, как и его сюрпризы. Возможно, позволяет себе поразмышлять Иван, это комбинация. Ему нравятся такие вещи – головоломки, картины, музыка – когда конечный результат достигается совместным действием комбинации предметов.
- О! Тут, кстати, недалеко мне магазин приглянулся. Туда тоже нужно зайти.
Совместные занятия… Иван улыбается сам себе, следуя из номера за воодушевлённым американцем. Да, это хорошая мысль. Он понимает выгоду общего труда – и уже становится легче, пусть остальной мир и кажется странным и непривычным. Иван поправляет шарф и закрывает дверь номера на замок, прежде чем они с Альфредом направятся в лондонскую ночь.
Апельсинчики как мёд,
В колокол Сент-Клемент бьёт.
И звонит Сент-Мартин:
Отдавай мне фартинг!
А Олд-Бейли, ох, сердит,
Возвращай должок! — гудит.
Все верну с получки! — хнычет
Колокольный звон Шордитча.
Обоснуй тайм:
Исторические моменты:
--1. Золотая Орда.
--2. Китайцы заломали свое монгольское иго в концу 13 века и занялись продвижением Шелкового Пути на запад.
--3. В рамках Шелкового пути недурно шло развитие русско-китайских чайных традиций.
--4. Переход от царской России в Российскую Империю сопровождался активной экспансией на восток и запад.
--5. Наполеон, 1812
--6. С 1943 по 45 Красная Армия находила и освобождала нацистские лагеря.
- Объединение и установка государственности царской России и объединение Франции Луи XI происходили примерно в одно и то же время.
- Уровень самоубийств людей в возрасте 15-35 лет в США резко увеличился во время Холодной Войны, особенно в последние 30 лет. В России он, в принципе, и не уменьшался, но сильно возрос в 90е и устаканился только к нулевым.
-- Сейчас Россия на 3 месте по количеству самоубийств, США на 43, Франция на 18, Англия на 62, и Китай на 26 (города) и 65 (сельская местность). Самый высокий показатель у Литвы, на втором месте Белоруссия.
- Продовольственные карточки выдавались разные, в зависимости от места проживания и должности. Члены партии, сотрудники правительства и жители больших городов зачастую получали больше. Знаменитые очереди за хлебом, похожие на очереди за супом в Великую депрессию, были актуальны и после развала СССР.
Использованная литература:
Заглавие/ подзаголовок: "Опасности равнодушия", речь Эли Визеля в 1999 году.
1. "Странно, мило” авторское.
2. “Наряд” Зигфрида Сассуна в нашем переводе, за что нам стыдно, простите D:
3. Франция дважды цитирует La Nausée (Тошнота) Жан-Поля Сартра. В данном случае цитирует в переводе Ю.Яхниной.
4. "Eleanor Rigby" Битлов в переводе Александра Пролюбникова.
5. "Хмель", Борис Пастернак .
6. "Лондонские колокола" стихотворение анонимуса 18 века. Появляется в книге Джорджа Оруэлла “1984”. Здесь приводится в переводе Голышева Виктора Петровича, долгих ему лет жизни.
Французский:
1. Oui, mais nous... - Да, но мы…
@темы: a perfect circle
-
-
31.03.2010 в 21:26за Ториса отдельное спасибо
-
-
31.03.2010 в 21:39Спасибо за перевод.
-
-
31.03.2010 в 21:41-
-
31.03.2010 в 22:06Всех жалко, может их пристрелить чтоб не мучились?:3Альфред чудесенСпасибо за
порцию травыновую главу-
-
31.03.2010 в 22:50ваш перевод - это что-то)замечательный)все так сохранено - и настроение,и вообще) те же чувства,когда оригинал читала, испытываю, а такое редко бывает
-
-
31.03.2010 в 23:13Это ж надо - и в кровати уже, и готовятся, и Альфи в кои-то веки сверху, а Ивашка снизу, как тут - ррраз! - и эта американская сволочь встаёт и ведёт Россию гулять по городу, флаффно держась за ручки.
В остальном глава прекрасна)) Написано хорошо *3*
История с апельсином напомнила платоновский "Котлован", где все тоже ходили голодные и размышляли о чудесном коммунистическом будущем. А ещё лежали в гробиках.
Как, Альфред ещё не купил Ивану персональный гробик?Франция/Англия вышло очень атмосферным, за душу берёт.
Даже сказать больше нечего.Правда, пока читала, мой мозг боролся сам с собой за право пролить на Артура суп
или то это там было. Автор ясно сказала, что суп не был пролит, но мозг не согласился, и шла ожесточённая борьба.Вот ведь странно: мы размышляем о вечном, когда кишки к позвоночнику прилипли, а англичане, пожирая супчег.
Буржуи.Сцена в клубе это что-то. Нет, правда.
Я по прежнему горько плакаю от элементов RPS
Это же Ленин! ТдТНо мне понравилось, правда-правда.
*Перечитала пост* вечно я начинаю с жопы.
-
-
01.04.2010 в 00:14поскольку оно все так описано... блин. прямо картинка в голове.
вот именно фильм, не рисовку. спектакль - отдельная вообще тема. ++
кто пойдет ко мне сниматься? хД
нет, народ, да, народ, оно охрененно. благодарить за перевод - как-то не к месту уже, уже пять глав какбэ, и за каждую благодарят хД
и все же, спасибо. ++ большое такое, психологическое человеческое спасибо.
отличная моральная подпитка (доза хд) к моим завтрашним проблемам. хд
Вы вообще нереально вовремя. спасибо еще раз.)
а слова Артура и Франсу из прошлых глав я б выучил. ++
-
-
01.04.2010 в 01:47нееет, всё-таки монглольские члены ваньку не миновали ТТ_ТТ
Итальянец кричит, сгребая в кулак окровавленную одежду немца, его лицо обращено к небу, я стою рядом, в одной руке фотоаппарат, в другой – металлическая труба крана
по мнению наших американских друзей, таким нехитрым оборудованием мы и выиграли войну?
если мне кто и нравится из персонажей Окружности, то это Франс. безумно милый и душевный он у автора получился
Артур тоже радует, что снова заставляет меня задуматься над вопросом о том, как можно любить персонажа, при этом на дух не переносить страну, которую он представляет.
от прибалтов не ожидала, что они могут быть такими человечными. Торис даже апельсин для семьи украл ТТ_ТТ
а сцена в клубе, я стесняюсь спросить, и есть обещанная нежная сцена?
и это, спасибо, что не даёте заржаветь мозгам
-
-
01.04.2010 в 09:38Торис нашёл спрятанную в ботинке бритву и заплакал.
- Если они узнают, то убьют тебя.
нет ты ошибаешься так всегда было и не смей мне говорить что это неправильно потому что это мой мир и другого я не знаю
У переводчиков талант, чтобы так перевести, это... Ну я, как человек с абсолютно сраным английским, вообще не представляю.
Женитесь на мне-
-
01.04.2010 в 15:20В особенности понравился Торис
-
-
01.04.2010 в 15:20В особенности понравился Торис
-
-
01.04.2010 в 15:42-
-
01.04.2010 в 17:41Блёёё, я представил это
-
-
01.04.2010 в 21:28-
-
01.04.2010 в 22:35P.S. И я что-то тоже не поняла, что он собирался делать с бритвой?
-
-
01.04.2010 в 22:50За Ториса пожалуйста - нам он вообще тут впервые действительно понравился. :3
перелетная
Спасибо, что читаете =)
Nadia Yar
Пожалуйста! Любим большие жанры. X)
Выдра У всех-то у них психотравмы, что ж такое.
Здоровых, как любит говорить камрад Махонский, нет - есть необследованные.
Puff313 те же чувства,когда оригинал читала, испытываю, а такое редко бывает
Оригинал офигенный - его, пожалуй, никаким переводом не испортишь. У!Б морально фапает на автора, да *_*
Asmo
Я вот лично не могу придумать более бесчеловечно жестокого способа обломать ангстера и шиппера Америка/Россия, чем этот.
Есть, есть! Альфреду стало холодно и яйцы спрятались - прекрасный, по-моему, облом
Франция/Англия вышло очень атмосферным, за душу берёт.
Не берись пока за душу, это не конец Ф/А. X)
История с апельсином напомнила платоновский "Котлован", где все тоже ходили голодные и размышляли о чудесном коммунистическом будущем. А ещё лежали в гробиках.
Все эпизоды с описанием коммунистического рая своим оптимизмом и жизнерадостностью напоминают Платонова, по-моему
Бедный подросток, посмотреть на себя, в старости дрочащего, не дали. XD
Не у всех подростков такие же извращенные желания, как у тебя, не суди Ваньку по себе xD Там, на мой взгляд, больше о планомерной авторизации государства царями, чем о дрочеве :3
Я по прежнему горько плакаю от элементов RPS
Я по-прежнему горько плакаю от пейринга орда/ваня, но что ж поделать xD
hey, you блин, я пока перечитывал, внезапно совершенно захотелось сделать из этого некий фильм.
неспроста это внезапно, потому что сам фик изложен в форме литературного сценария. Но нам кажется, делать из этого спектакль будет куда интереснее, чем кино :3
благодарить за перевод - как-то не к месту уже, уже пять глав какбэ, и за каждую благодарят хД
Судя по тому, что количество комментаторов чем далее, тем менее, мы подзадолбали фандом. А ведь еще шесть глав D: Спасибо, что остаётесь с нами!
Kamizuki
нееет, всё-таки монглольские члены ваньку не миновали ТТ_ТТ
Они неизбежны. Нормальных детей настигает манная каша, Ваньку - монгольские члены D:
по мнению наших американских друзей, таким нехитрым оборудованием мы и выиграли войну?
Если Брагинский фотографирует так же клёво, как я, то ничего удивительного. Фотокарточкой можно искалечить только так xD
от прибалтов не ожидала, что они могут быть такими человечными. Торис даже апельсин для семьи украл ТТ_ТТ
Ну он же не зверь D: Персонаж, конечно, на любителя, но ничто человеческое ему не чуждо. Ну, хочется надеяться.
но переведана она отлично, сразу видно, авторы с душой подошли
Сколько махонского пота, махонской крови, махонских соплей...Околоэротические сцены - ужос и кошмар переводчиков.
_MIST_
Московские не чета Сибирским...
Иностранцам трудно представить сибирские морозы, когда у них в - 15 наступает апокалипсис. Питерские хилые -30 уже что-то невообразимое.
вот тут, честно, не поняла. За что убьют? Это Иван собирается покончить с собой бритвой или как?
По тексту же часто акцентируется, что у Ваньки перерезаны руки X)
и про Райвиса написали, а то его всегда вниманием обделяют.
Вот да, тоже обидно. Лично нам из всей прибалтийской троицы он больше всех нравится, а пишут его, как правило, жертвой насилия или безмолвным чмом. =(
веее? почему-то комментариев нет
Каникулы, наверное D:
Гость
В особенности понравился Торис
Торис - звезда выпуска!
прекратите придуриваться, Зигмунд.
Блёёё, я представил это
C дрожью представляю, как будет выглядеть в английском исполнении какая-нибудь диета номер 15 D:
~ Оксюморон в плаще ~
Блин, Ваня таки меня разжалобил.
Сопротивление с самого начала было бесполезно X)
Невидимый Собеседник
И я что-то тоже не поняла, что он собирался делать с бритвой?
Кровопусканием занимался. Зачем? Продолжение следует X)
-
-
01.04.2010 в 23:35спектакль? я б в фильм вставлял спектаклевые мм съемки хддд хотя спектакль был бы интереснее, да ++
хотя бы потому, что можно было бы видеть реакцию зрителей ++ хддд режиссеры, блин хд
а вообще неплохая идея D: просто на чем-то акцентировать крупный план не удастся в спектакле, например, пару глав назад - р/ф ++ и эти всплывающие образы прошлого тоже не вставить. в театре, как-никак, единство времени, места и действия хоть должно как-то присутствовать)
Судя по тому, что количество комментаторов чем далее, тем менее, мы подзадолбали фандом. А ведь еще шесть глав D: Спасибо, что остаётесь с нами!
спасибо, что Вы остаетесь для нас (+
-
-
01.04.2010 в 23:40Нет, это физиология, её выкрутасы понять можно. Но вот как, как Альф мог променять анстовый трах на флафф в центре города?!
Не берись пока за душу, это не конец Ф/А. X)
Чо, поздно))
Все эпизоды с описанием коммунистического рая своим оптимизмом и жизнерадостностью напоминают Платонова, по-моему
Кстати, да. А ещё всё это "пожуй апельсиновую корочку" колышет в моём сознании "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина, с его безумно привлекательной нелогичностью. Но оно больше в диалоге про то, кто первым должен кушать (Глава 2)
Не у всех подростков такие же извращенные желания, как у тебя, не суди Ваньку по себе xD
У всех, мон шери, просто не все признаются)) И почему сразу извращённые? Я что, виновата, что там сначала описание е*ли с кулаком, потом выскакивает и ускакивает подросток, а потом снова описание е*ли? Этот кусочек вообще был насыщен елями, я вам скажу XD
Там, на мой взгляд, больше о планомерной авторизации государства царями, чем о дрочеве :3
Шо, я опять не докопалась тайного дна?
Я по-прежнему горько плакаю от пейринга орда/ваня, но что ж поделать xD
Не ну... ну это же Орда и Ваня. Они же это... как сиамские близнецы неразлучны ТдТ
-
-
02.04.2010 в 01:03-
-
02.04.2010 в 04:09так у меня еще было счастливое детство! А я то насчет каши комплексовала X)
-
-
02.04.2010 в 19:43Ну... я хотя бы попытался. Героически и бессмысленно. х)
PS А насчет комментов, думаю, тут удивляться нечему. Лень-матушка как схватит за... что нибудь, так потом фиг выкрутишься же!
PSS Что-то французского все меньше и меньше. Начать скучать что ли?
-
-
02.04.2010 в 20:05Спасибо большое за перевод. Честно говоря, начала читать из-за любимых Франци и Артура, но, чувствую, скоро полюблю и Ваньку с Альфредом=)
Орда
монгольских членовна одного маленького Ванечку - а потом все удивляются, что это за страна такая своеобразная выросла...-
-
02.04.2010 в 23:51просто на чем-то акцентировать крупный план не удастся в спектакле, например, пару глав назад - р/ф ++ и эти всплывающие образы прошлого тоже не вставить.
Как это, не вставить? Никто же не говорит об академической постановке. на одной сцене можно помещать несколко параллельно идущих действий. Главное, совместить их таким образом, чтобы они не шли вразез друг с другом и хорошо воспринимались зрителем. Это вполне возможно. Театральное триединство, конечно, свято, но и с ним поиграть можно вдоволь. Фильм, впрочем, тоже можно интересно сделать, и это будет едва ли не более сложная работа, чем если ставить на сцене: придётся послать к чёрту стандартное фабулярное развитие сюжета и очень хитро комбинировать огромное количество флэшбеков и ответвлений так, чтобы они не размывали главную сюжетную линию, которая, обратите внимание, не слишком кишит динамическим действием; каждый новый эпизод в Окружности дискретен, мизансценически отделён от предыдущего.
режиссеры, блин хд
Човаще, у Маффин три курса режиссуры за плечами xD Она, конечно, ни разу не Феллини и даже уже не учится — но некоторые замашки остались :3
-Asmo-,
Но вот как, как Альф мог променять анстовый трах на флафф в центре города?!
Потому что душа его чиста и невинна. Твоей извращённой, морально разложившейся личности никогда этого не понять! D:
с его безумно привлекательной нелогичностью. Но оно больше в диалоге про то, кто первым должен кушать
Разве он нелогичен? Если учитывать характеры обоих персонажей, наоборот, сложно представить, что он сложился бы как-то иначе. Да и вполне реален он. Может быть, абсурден — в понимании Альфреда, но условности в нём как таковой нет.
У всех, мон шери, просто не все признаются))
Ложь! возмутителная ложь! Вот Фаина Георгиевна себе подобную процедуру до святых седин иначе, как под наркозом, не представляла. И здесь мы вновь намекаем на распущенность молодого поколения. стыдно, товарищ!
Шо, я опять не докопалась тайного дна?
Копай, студент! От забора до обеда, от обеда и до забора! Наша Родина испытывает дефицит в талантливых землекопах :3
Они же это... как сиамские близнецы неразлучны ТдТ
Очень не хочется тебя расстраивать, но один из этих близнецов уже лет пятьсот как мёртвтв
KOBA235,
Правда через пару дней все-таки вернулся к прочтению,
Рейчел, она такая. К тому, что она пишет, всегда возвращаешься, даже если в первый раз что-то останавливает D:
_MIST_,
А я то насчет каши комплексовала X)
Ну, что вы! комплексы — это хорошо. Комплексы — это полезно. Ведь надо же на что-то жить
знахарям-шептунампсихологам и терапевтам~ Оксюморон в плаще ~,
Лень-матушка как схватит за... что нибудь, так потом фиг выкрутишься же!
Русского человека лень хватает при рождении и не отпускает до самой смерти XD
Что-то французского все меньше и меньше. Начать скучать что ли?
Будет, всё будет :3
Mainjoy,
Честно говоря, начала читать из-за любимых Франци и Артура,
Честно говоря, порою как вчитаешься в их диалоги, как всмотришься в их взаимоотношения в контексте Окружности, так невольно сложиться впечатление, что основной пейринг здесь именно Франция/Англия
Орда монгольских членов на одного маленького Ванечку - а потом все удивляются, что это за страна такая своеобразная выросла...
Кажется, у Ваньки это вошло в привычку: ему уже давно не требуются орды монгольских членов, чтобы удивлять мировое сообщество xD
-
-
03.04.2010 в 01:57ух, да Вы просто ух! хД мастер прямо, чо ++
надо бы нам как-нибудь обсудить. хД мы взорвем этот чертов кинематограф изнутри и прочие подобные пафосные фразочки прилагаются.) привет Маффин и ее трем годам режиссуры хдд
-
-
03.04.2010 в 09:33Ну ты, чистый и невинный дохторЬ, мне снять скан комментария, где ты мне достаёшь американо-русскую порнуху?!
Да и вполне реален он. Может быть, абсурден — в понимании Альфреда, но условности в нём как таковой нет.
Сиравно ощущение такое, что автор хочет отловить Брагинского и покормить
И здесь мы вновь намекаем на распущенность молодого поколения. стыдно, товарищ!
Скан уже сняяяят~
Очень не хочется тебя расстраивать, но один из этих близнецов уже лет пятьсот как мёртвтв
Зато сколько всего он успел при жизни! Сломать психику ребёнку - это вам не хухры-мухры, тут талант нужен. И практика. Вон у Вани тоже получаться стало - Латвия бодренько шагает ССовцем.
...
-
-
03.04.2010 в 15:35Пока у меня складывается впечатление, что тут на первом плане не пары, а детальный разбор образа России. Причем умом можно сколько угодно понимать, что автор трагичен до невозможности и ангстится с особым упоением, но когда читаешь - это безумно прекрасно и атмосферно.
Кажется, у Ваньки это вошло в привычку: ему уже давно не требуются орды монгольских членов, чтобы удивлять мировое сообщество xD
Дык против Фрейда не попрешь. Тяжелое детство...
-
-
05.04.2010 в 20:38Ах, если б Маффин не бросила режиссуру, а Махонского взяли в театральный! Но увы, вся надежда на молодежь. Мы теперь разве чтоконсультанты да уборщики D:
-Asmo- Ну ты, чистый и невинный дохторЬ, мне снять скан комментария, где ты мне достаёшь американо-русскую порнуху?!
Я щас умываюсь слезой, кляну небеса и сам себе обещаю торжественно и с пафосом, что хер ты чо ваще от меня еще получишь D:< Этот камент вообще не я писал D:
Сиравно ощущение такое, что автор хочет отловить Брагинского и покормить
У Ваньки просто глаза такие
необычного аметистового цвета, что в каждой женщине независимо от возраста и пола пробуждается материнский инстинкт и желание ребенка покормить. Даже Людвиг согласен посреди ночи тащиться в круглосуточный русский супермаркет, потому что ванечке захотелось, блять, шметанки. С ужина не евши, чо D:Скан уже сняяяят~
Каркнул ворон: НЕВЕРМОР.
Прощай любовь, машут березки D:
Вон у Вани тоже получаться стало - Латвия бодренько шагает ССовцем.
Можно подумать, над райвисовым моральным разложением поработал только Брагинский xD
Вы мне уже эким двуглавым драконом представляетесь
Орлом! Один хлещет колу, другой пиво, отвечают оба два.
На самом деле, мы - Тустер.уважаю из вас только Маффин
Я тебя тоже уважаю и могу купить за твое здоровье ещё один стакан пива :3
Требую знать, с какой головой супчекового монстра сейчас общаюсь! X)
Да пребудет с тобой сила, разум, смекалка и внимательность :3
Mainjoy Пока у меня складывается впечатление, что тут на первом плане не пары, а детальный разбор образа России.
Очень правильное впечатление, Ванька всё-таки тут с любовью разобран по косточкам. Остальные, кстати, тоже, пусть и в меньшей степени. Автор пишет не столько фик сколько историю болезни каждого героя.
когда читаешь - это безумно прекрасно и атмосферно.
Ангст, от которого не воротит и не начинают скептически ползать брови по лицу - один из признаков того, что автор - молодец.
Дык против Фрейда не попрешь. Тяжелое детство...
Гештальтисты смотрят на вас с укоромКстати, на наш взгляд, если б Ваньку на самом деле ебли с младечества, он бы просто вырос импотентом. В этом плане та сцена в 1 главе, где Ванька признается, что он чувствует себя женщиной, спасает весь фик, люди с фемининным характером это дело проще воспринимают.
-
-
05.04.2010 в 20:47Ах, если б Маффин не бросила режиссуру, а Махонского взяли в театральный! Но увы, вся надежда на молодежь. Мы теперь разве чтоконсультанты да уборщики D:
главное, вовремя эту молодежь пнуть. хД вперед, чо хД
-
-
05.04.2010 в 21:28Маша в гневе, бвахаха
Не он писал!У Ваньки просто глаза такие необычного аметистового цвета, что в каждой женщине независимо от возраста и пола пробуждается материнский инстинкт и желание ребенка покормить.
D= во мне пробудилось только желание дать пиздюль и талон в столовую.
Даже Людвиг согласен посреди ночи тащиться в круглосуточный русский супермаркет, потому что ванечке захотелось, блять, шметанки.
О_______________О В сиквеле Стены будет Mpreg?! ...Чур меня, чур! Фу! Фу! Фу! *забилась в угол, кусает подушку и плачет* ...Пресвятой Химаруя, остановите безобразие!!!!1!! ;д;
Прощай любовь, машут березки D:
Какие мы любвеобильные~
Можно подумать, над райвисовым моральным разложением поработал только Брагинский xD
Нэ, Брагинский внёс последний штрих. Положил, так сказать, вишенку на мороженое.
Орлом! Один хлещет колу, другой пиво, отвечают оба два.
На самом деле, мы - Тустер.
Это та милая гипнопсина, которая вот-вот развалится на две маленькие собачки?
Да пребудет с тобой сила, разум, смекалка и внимательность :3
Шифровальщики~
-
-
07.04.2010 в 01:38И это особенно
дрочибельноинтересно и познавательно читать. Пока меньше всего понятен Америка. Ждем-с, когда доберутся до его палаты.В этом плане та сцена в 1 главе, где Ванька признается, что он чувствует себя женщиной, спасает весь фик, люди с фемининным характером это дело проще воспринимают.
Согласна. Хотя, возможно, эта самая фемининность вполне может являться следствием пережитого в детстве. Как защитный механизм.
заранее прячусь в домик от гештальтистовИ мне нравится, как показано навязчивое стремление безвозмездно помогать и спасать
братьев наших меньшихприбалтов и остальную союзную семью. То ли материнский инстинкт, то ли компенсация того, что самого Ванечку долго не спасали, то ли как раз слишком яркое впечатление от спасителя-Китая. Китай мне, кстати, симпатичен здесь. Не люблю, когда его инфантильным делают, а такое часто бывает.