Авторы: Das!Борщ [идея, сеттинг и иллюстрации: Das_diz, сюжет и изложение: Mahonsky и Johnny Muffin ]
Персонажи: Артур Кёркленд, Франсис Бонфуа, Арчибальд, Гилберт Байльдшмидт, Людвиг, Иван Брагинский + скандинавы в массовке.
Жанр: фентези!АУ, самоирония, приключения,дипломная работа
Рейтинг: pg-13
Глава четвёртая. Мерзейшая немощь.
Солнце наделило его львиным сердцем,
луна даровала ему благородство и милосердие,
небо научило его щедрости и великодушию,
звёзды привили ему верность и честь,
ветер вдохнул в него лёгкость движений
и стремительность мыслей.
И в едином порыве склонил перед ним головы
весь род человеческий и все князья: и стар, и млад.
И утихло пламя пожарищ.
И было всё хорошо.
— Господин Белого замка Гилберт Байльдшмидт о себе.
Гилберт замер, остекленевшими глазами глядя на то, как, поддерживаемый девушкой, Людвиг едва стоит на ногах. Казалось, будто ничего страшного не случилось: это просто нелепая неуместная шутка или глупая уловка, призванная вызвать замешательство и выиграть время. Людвиг сейчас отмахнётся, стряхнёт эту козявку и скажет что-нибудь такое, отчего женщины обычно плачут, а мужчины кончают с собой. Но брат лишь хрипел, стиснув зубы. На вороте пронзительно белого плаща пугающе быстро распускался алый цветок. Если это и шутка, то она затягивалась.
- Отпусти его, — было произнесено тихо и отчётливо, как будто голос, минуя пространство, звучал прямо в ушах. — Отпусти Ивана, иначе я вытащу кинжал.
- Я сверну башку ему, а потом тебе, — не торопясь подчиняться, Гилберт только крепче ухватил князя, приходящего в себя, за волосы, чтобы тот не смог вывернуться.
- Делай, что говорю, или он истечёт кровью.
Смысл сказанного дошёл до Гилберта долей секунды позже, когда у брата подкосились ноги. Лишь тогда оборотень отпустил князя, начисто забыв о его существовании, и, вскочив, опрометью бросился к дверям.
- Лекаря! — гаркнул он в полумрак коридора, где эхо, ещё не успев угаснуть, разразилось спешным топотом ног: засуетились слуги.
- Брат, потом поваляешься. — с каждым мигом удерживать Людвига на ногах было всё сложнее; девушка теряла терпение. — Помоги ему.
Иван, словно только и ждавший этой команды, грузно и неловко поднялся на ноги и, на ходу смазывая рукавом кровь с лица, пошатываясь, направился к сестре. Гилберт подоспел как раз ко времени, чтобы перехватить Людвига.
- На спину, — хрипло скомандовал Иван, глядя на то, как осторожно, пытаясь не причинить ещё больший вред, брат укладывает Людвига на пол. — Подложи что-нибудь под лопатки.
Кое-как, наконец, преодолев разделявшее их расстояние, Иван рухнул на колени. Перед глазами плыло. Пытаясь проморгаться, он стянул окровавленные перчатки.
- Не мешай, — пробормотал князь, пресекая возможные попытки Гилберта повлиять на ситуацию. — Наташ, следи за кинжалом. — Поправив скатанный в рулон плащ, тот самый, которым не далее как пять минут назад его пытались задушить, Иван наклонил голову Людвига вбок и осторожно расстегнул ворот, обнажая кожу. Рыцарь захрипел, словно пытаясь что-то сказать.
- Не дыши, крестобрюхий, — скомандовал Иван тоном, которым обычно разгонял народные бунты. — Сейчас будет холодно. Держи за плечи, только осторожно, — последнее было адресовано Гилберту.
Коснувшись правой рукой шеи рыцаря, Иван прошептал что-то неразборчивое, отчего кожа тотчас сделалась прозрачной, будто медуза. Теперь было видно и острие кинжала, и повреждённые ткани. Затем левой рукой осторожно коснулся шеи снизу, под раной и, пальцами начертив круг на коже, проник сквозь неё, словно делая долгий глубокий разрез.
- Наташа, начинай вытаскивать кинжал, — не глядя на сестру, бросил Иван. И тут же, едва лезвие поползло наружу, добавил. — Не спеши.
Происходящее выглядело как чистой воды шарлатанство, но Людвигу как будто стало легче, да и врач, за которым уже позвали, отчего-то не торопился. Так что Гилберту не оставалось ничего, кроме как наблюдать за тем, как заковываются в лёд разорванные ткани и повреждённая вена. Гилберт готов был спорить на собственную голову, что к тому моменту, когда кинжал был вынут, минул по меньшей мере час.
- Вот и всё, — сказал Иван и положил ладонь поверх раны. — Дыши, крестобрюхий, только молча.
Тут же последовал судорожный глубокий вдох. Иван улыбнулся: лёгкие звучали хорошо.
- Ну и что теперь? — напряженно поинтересовался Гилберт, так и не заметивший, что сам в унисон с братом сделал такой же судорожный глубокий вдох.
- Не умрёт, не волнуйся. Я буду сдерживать лёд, чтобы он не растаял от тепла крови. Как только придут врачи… кстати, где их носит?
Не успел Иван договорить, как с оглушительным звоном разбилось одно из окон и под дождём осколков на каменный пол рухнули и покатились клубком два тела. Первое было примечательно крыльями, хвостом и каменной природой, второе — тем, что несмотря на жестокое приземление, сохранило на месте все конечности, голову и изумительный талант сочетать отборные ругательства таким образом, чтобы те делались похожими на латынь. Человек философского склада ума и недюжинных лингвистических талантов мог бы вычленить в этой речи упоминание морально-этических характеристик некого любвеобильного господина, а также его способностей к полётам и приземлениям. Но такого человека, к сожалению, поблизости не было.
- Артур, Франсис? Что вы… — однако князь так и не успел удивиться и вместе с тем выразить своё неодобрение касательно необдуманных действий товарищей по команде.
- Франсис? — Гилберт, чья жизненная позиция исключала любые тревоги по поводу чьего-либо здоровья в тот момент, когда пострадавший начинал дышать, был и рад, и озадачен одновременно. — Бонфуй? Ну и видок! От какой красотки ты подцепил эту каменную кожу? — скабрёзно заржав, седой рыцарь что было сил дружески стукнул гаргойля кулаком в плечо. В кулаке, уже изрядно повреждённом о княжеский лик, что-то хрустнуло. Артур, оставленный без внимания и приветствия, всерьёз задумывался над тем, что похабная шутка Гилберта выглядит куда достовернее сумбурной версии с проклятьем.
- Эту каменную кожу наслал на меня твой братец, вероятно, в отместку за тот скандал с красавицей Веве.
Гилберт, к которому едва вернулось привычное бодрое расположение духа, вновь сделался строже:
- Во-первых, Людвига воротит от магии, а во-вторых, его едва не прикончила бешеная пигалица, так что выбирай слова. О полумёртвых либо хорошо, либо никак.
- Какая ещё пигалица? — кажется, Франсис запутался окончательно, но, едва заметив хрупкую миловидную девушку, стоящую за спиной Ивана, тут же послал к чёрту всю головоломку вместе с недостающими кусочками. Он мог бы поклясться, что в жизни не видел кожи белее, волос шелковистее, а ресниц длиннее, чем у этой холодной красавицы. — Прекрасная барышня…
- Это моя сестра, княжна Наталья, — последний раз, когда Иван говорил таким тоном, окрестные племена кровожадных дикарей, рыдая от счастья, принесли дань за десять лет вперёд. — Так что повежливее.
Гилберт и Франсис переглянулись, вероятно, пытаясь телепатическим образом установить, кто же из них должен быть повежливее. Однако задача была не из простых, ведь быть более вежливым, чем Франсис, просто невозможно, в то время как Гилберт не умел быть вежливым в принципе.
- Какого чёрта здесь творится, нужна ли пострадавшему помощь и стоит ли в принципе помогать пострадавшему? — пользуясь короткой заминкой, Артур на одном дыхании выложил всё, что его интересовало.
- Я уговаривал князя подправить волчье проклятье, им же на меня наложенное, но нас прервала эта п… княжна Наталья, сунувшая Людвигу нож в горло, а теперь мы ждём врача, спасибо не надо. — Одним махом Гилберт ответил сразу на всё, крайне довольный лаконичностью сказанного. Самая первая версия — всегда самая достоверная, так он считал.
Пока вновь пришедшие оценивали соответствие лексического значения слова «уговаривать» с состоянием лицевой части черепа князя Ивана, из коридора, наконец, послышались торопливые шаги. Иван удивлённо поднял брови. Наталья тихо ахнула. Артур безмолвно ужаснулся. Франсис притворился статуей (он знал, что делает, ведь пару лет назад ездил лечиться от любовной хвори на Воды-Воды, местный изуверский курорт).
В зал вошла команда… Нет, не так. В зал влетела стая двуногих человекоптиц: в чёрных балахонах, с длинными клювами, в очках и шляпах. Двое были с носилками. Не сговариваясь друг с другом, в едином порыве, гости замка мысленно сошлись на том, что ни при каких обстоятельствах и никогда не будут выказывать признаков недомогания, находясь на землях крестобрюхих.
Птицы окружили лежащего на полу Людвига, а вместе с ним и Ивана. Один из них заглянул князю в лицо, внимательно осматривая следы побоев. Князь улыбнулся, всем своим видом показывая, что помощь ему не нужна ни первая, ни вторая и даже зелёнкой мазать не надо. Шестеро клювов склонились над Людвигом, переглянулись и принялись аккуратно перекладывать раненого на носилки.
- Господа, у вас есть лёд? — искренне не желая быть увлечённым странными птицами, князь делал всё возможное, чтобы наладить контакт. — Если я отниму руку от его горла, ледяная пломба растает, и… — птицы на контакт не шли. Птицы, взяв носилки, осторожно шли к двери, а вместе с ними и князь, так и не сумевший ни прорваться через оцепление, ни добиться внятного ответа.
- Ну, всё, эти и младшенького подлатают, и ихнему жирненькому Высочеству сбежать не дадут, — с чувством выполненного долга Гилберт смотрел вслед процессии, — теперь и пожрать можно. А то что-то я голодный, как волк, — найдя собственную шутку крайне удачной, рыцарь от души посмеялся. С деревьев в радиусе километра от замка попадали дрозды.
- Ты уверен, что с ними всё будет в порядке? — осторожно поинтересовался Франсис, дав Гилберту достаточное количество времени на веселье.
- Ну да, — без тени сомнения ответил он и гаркнул в направлении коридора. — Накройте жрать на четверых, и поживее! — затем, обернувшись к гостям, коротко мотнул головой. — За ужином всё обсудим. Людвиг-то, небось, не особо вас жаловал. А за него не переживайте: носатые своё дело знают, они и не такое зашивали. Вот взять, к примеру, меня. Пошёл я однажды войной на северные земли. Как сейчас помню, брата позвал, двоюродного. Или троюродный он мне? А, не суть. Он сказал мне, что я «мдк», потому что «Ивн отц пхрнл – н в дхе». То есть я так и не понял, что он сказал. В общем, без него отправился. Идём мы, значит, с войском, города берём с большим успехом, в сёлах нам радуются, а тут — раз, из-за куста откуда ни возьмись Иван. Он мне тогда ещё по колено был. Войско с ним — тыщ пятьсот, и мужик какой-то. Волосы врастопырку, сам будто каменный. Его вроде Железным Камнем и кличут, как потом оказалось. Не успел я подумать, что это за клоун такой, а он как гаркнет: «Начали!». И тут у всех моих ребят рога железные повырастали, и земля под ногами в лёд превратилась. Треснул лёд — все потопли, как один. И вот стою я сам себе воин, с конём, и недоумеваю. Делать нечего, начинаю геройски рубиться. Положил, значит, шесть сотен тыщ человек мёртвыми, устал. А их ещё столько же. И я б справился, только меня холодом вдруг ударило, прямо в голову. Хорошо, конь смышлёный попался: домой принёс. Сняли меня с седла, присмотрелись: а у меня поперёк головы ледяное копьё, метра полтора! Так вот, носатые всё вынули, зашили — стал я, как новенький, даже лучше.
Всё это Гилберт живописал чуть ли не на бегу, попутно вынюхивая сквозняк и подводя компанию всё ближе к тому месту, где уже накрывали стол.
- Так что о Людвиге не переживайте. И не отставайте там, у меня минут сорок осталось, чтоб пожрать по-человечески. — сказав так, Гилберт растворил двери в зал и благоговейно застыл на пороге, так что поспешающие следом гости едва не влетели ему в спину.
- А что будет через сорок минут? — не то что бы Франсис был заинтригован отмеренным количеством времени, однако ему надо было что-то сказать, чтобы гортанным каменным голосом перекрыть треск древнего гобелена, не выдержавшего встречи с костистым крылом.
- Снова волком стану, до завтрашней ночи. — Гилберт уже уселся за стол и набрасывал себе в тарелку всё, до чего мог дотянуться. А тянуться было к чему: румяные птичьи окорочка, россыпи колбас, лоснящийся боками поросёнок с трагически зажатым во рту яблоком, горка золотистой картошки, ароматные хрустящие булочки, сочная квашеная капустка, от одного вида которой начинало томно щипать язык, горшочек затонувших в нежной подливке биточков, маринованная селёдочка…Что ни говори, пожрать крестобрюхие были горазды. — Скажите, в общем, спасибо своему князю. Как теперь совет держать, ума не приложу.
- Какой совет? — Артур, уже сидевший по правую руку от хозяина стола, с изумительным мастерством изображал чопорность, стремительно и элегантно доедая свиную ногу.
Франсис галантно пододвинул стул Наталье и только после этого сел сам (чтобы обойтись без порчи мебели, пришлось приложить всю свою природную грацию). Казалось, его каменная кожа пошла мраморными пятнами стыда и горя: как так получилось, что из всех людей на белом свете и в лучшие друзья, и в лучшие враги он умудрился выбрать двух чурбанов, не умеющих оценить прелесть дамского общества на голодный желудок?
- Белый совет, — пояснял тем временем Гилберт, — ещё винца?
- Да, пожалуйста, — маг благосклонно подставил второй (третий?) кубок. И когда успел?
- Белый совет — это что-то вроде семейного сборища. Сюда, в замок, скатываются все местные шишки, которым повезло состоять друг с другом в родстве, и разговаривают о наболевшем. Завтра должен будет решаться вопрос о наследовании Белого замка. Только вот неловко вышло: как решать вопрос, если я буду волком, при волчьих же мозгах, а Людвиг, даже если его успеют подлатать, будет безголосым еще недели три? Шею-то вон как ему эта…княжна продырявила.
Франсис едва открыл рот, чтобы ответить, как Гилберт, будто забыв про свою печаль, перебил его:
- А вы двое чего не едите?
К мраморным пятнам стыда и горя добавились трещины безнадёжности.
- Гилберт, я из камня. Я не могу есть.
- Я сыта, — холодно ответила Наталья, что следовало понимать как обиду, ведь не далее, как мгновенье назад она благосклонно приняла от гаргойля бокал пурпурного вина и кусочек сыра на деревянной шпажке.
- О! — Франсис был изумлён до глубины души. — Значит, сумрачный рыцарь всё же имеет уважение к прекрасным девушкам, и пленниц, по крайней мере, голодом не морит?
- Пленниц? — теперь настал черёд Натальи удивляться. — Что вы, господин, я не была в плену. Я была гостьей. Видите ли, дела в нашем царстве сейчас обстоят так, что требуется… неусыпное присутствие князя. А Иван, как назло, пропал. И я отправилась на его поиски, верно предположив, что следует идти по следам отцовских долгов. В конце концов, вряд ли он бы отправился в гости. Да и гости, как правило, приходят к нам сами. Так я очутилась в Белом замке, и Людвиг, как гостеприимный хозяин, предложил мне подождать брата. — Девушка рассказывала так спокойно и безмятежно, будто не она часом ранее наблюдала, как избивают князя, будто не сама она распорола кинжалом шею гостеприимного хозяина. — Я все окна проглядела в ожидании, но, видимо, Людвиг хотел всех приятно удивить и повёл вас в обход, по мосту.
- Ты и про мост знаешь, мерза… — Гилберт запнулся, вовремя вспомнив о том, что Иван жив, что перед ним его сестра и что через полчаса он вновь сделается волком: страшным, зубастым, но не слишком ловко владеющим оружием. — И откуда вы знаете про мост, княжна? — с почтением и набитым ртом вопросил он.
- Пройдя по нему, я попала в замок, — буднично пожав плечами ответило хрупкое созданье. – Неприятная прогулка, вынуждена признать: дул такой сильный ветер, что у меня растрепалась причёска.
В следующий момент трое мужчин единовременно подавились: Гилберт — костью, от восхищения; Артур — хлебной крошкой, от желания съязвить; Франсис — собственным отколотым зубом от всепоглощающей потребности взять этот нежный цветок на руки и вознестись к облакам. Но пламенная страсть то ли охладевала от предостережения князя Ивана, то ли гасла от образа Людвига с кинжалом в горле. Неловкую паузу прервал предупредительный стук в дверь.
- Пленных брать? — это был один из рыцарской свиты Людвига. Прежде бессловесный, кажется, он обрёл голос, стоило его господину онеметь. Гилберт, от питья, еды и приятной компании (едва не убившей, но затем спасшей его брата) сделавшийся многократно добрее, лишь махнул рукой.
- Пленных не брать.
Рыцарь смутился противоречию слов и смысла.
- То есть, того? — он провёл ребром ладони по горлу. — Или, того? — неопределённо махнул рукой.
- В смысле, они теперь не пленные, а гости. Распорядись, кстати, чтобы им комнаты подготовили. Не на полу ж им спать, в самом деле. Да и темницы у нас тесноваты.
Рыцарь, растерявшийся ещё больше, лишь кивнул и вновь исчез за дверью. Артур решил не рассказывать хлебосольному хозяину, что после того, как пленённые великий чародей и похотливый негодник превратились в немного придавленного великого чародея и огромное каменное чудище, одна из темниц замка сделалась из просторной несуществующей.
- Вот ведь пристанут по пустякам, — беззлобно проворчал Гилберт, — будто мне человечье время потратить не на что.
- Кстати, о твоей проблеме, — похоже, Франсис окончательно смирился с тем, что на его некогда беззаботную, а ныне каменную голову свалилась необходимость вносить деловые предложения. Как правило, этим занимался Артур, Франсис же опровергал и отмахивался. Но в данный момент Артур был занят: он ел. — Среди нас есть маг. — конечно же, Франсис не мог простить своему заклятому врагу столь подлой рокировки. — И пусть с ним приключился неколдуй по части заклинаний, зелья он по-прежнему варит отменно. Испытал, что называется, на собственной шкуре. Так вот, почему бы ему, — пауза и пристальный, победоносный взгляд на противника, вызывающий испепеляющую изжогу у оного, — в благодарность за стол и кров не сварить тебе зелье, сохраняющее рассудок, а Людвигу — зелье, возвращающее голос? Я, конечно, помню, как в ваших краях относятся к колдунам и ворожеям и с каким азартом жгли представителей сих профессий еще каких-то сто лет назад, но подумай сам, есть ли в данный момент решение более простое и изящное?
Лицо Гилберта, перекосившееся от удивления, излагало мысли точнее и лаконичнее любых слов, но мог ли Гилберт смолчать, коль скоро ему захотелось высказаться? Высказывание было коротким и ёмким, столь ёмким, что с Франсиса посыпался песок, а уши Артура побагровели. Наташа пригубила вина.
- А я думал вы, ребята, только гадить умеете, — добавил Гилберт после короткой паузы, решив, что, вероятно, не все присутствовавшие достигли сути. Потом, глянув на мага, снова добавил. — Жил тут у нас недавно один кудесник на мельнице, та ещё гадина…Без обид. Но если вдруг твоё варево поможет, я тебе золота насыплю… сколько ты весишь, столько и насыплю.
- Вдруг? — чувства Артура были задеты; нахмурившись, маг потянулся за ливерной сосиской. Каждый килограмм был нынче на счету.
- Ты дважды недооценил Артюра, мой друг, — усмехнулся Франсис, оглядывая обманчиво тщедушного Кёркленда. — Где же ты найдёшь восемьдесят пять с половиной кило чистого золота?
Гилберт задумался.
- Опа… — изрёк он, наконец, — что-то, кажется, я уже в волка превращаюсь. Ну, я пошёл, а вы тут отдыхайте. С тебя зелье, чародей. И лучше б оно сработало: я-то ладно, а вот братец мой слегка старорежимный.
Сопровождая походку победителя кашляющим смехом, оборотень удалился прочь.
- Надо бы присмотреть за ним, пока вы двое занимаетесь зельем. — тихо, будто для самой себя, произнесла Наталья, провожая взглядом рыцаря. — Озвереет ведь.
- Почему «мы двое»? — сердце Франсиса, пусть и каменное, по-прежнему было склонно к сложным и глубоким чувствам. — Я с радостью присмотрю за вами, княжна, пока вы присматриваете за страшным волком.
- Потому что стараниями местного самодержца, — предвосхитил ответ Натальи Артур, нравоучительно покачивая вилкой, — оба замка так отвратительно чисты, что едва ли я сумею отыскать здесь паутину, не то что наваристого паука. Не говоря уже о курином помёте, слизи из горла ящерицы, петушином сердце и тараканьих ножках. И раз уж ты наобещал с три короба, будь добр сопроводить меня в ближайшее селение за всем необходимым. — На этом месте маг сделал победный выпад вилкой, и ломтик картошки, к тому моменту оказавшийся на зубцах, ничуть не умалял упоительного превосходства. — Но так и быть, я сам отыщу нужных насекомых и паутину, ведь тут требуется чутьё алхимика. Ты же, мой необразованный помощник, займёшься куриным помётом.
- К твоему сведению, мой недоученный друг, я кончил три университета, — в каменной груди Франсиса гулко клокотал гнев. Наверное, именно с таким звуком уходят под воду острова и континенты.
- Тем лучше, — увлечённо похрустывая, замотал головой Артур; картошка была страсть как хороша. Словом, золото, а не картошка. — Значит, справишься в три раза быстрее, аккурат к утру.
- Княжна! — воззвал было к сторонней милости гаргойль, но только сейчас заметил, что Наталья каким-то чудом успела незаметно ускользнуть. Пожалуй, этот факт его расстроил куда больше, чем перспектива сбора куриного помёта для алхимических экзерсисов Артура: никогда прежде не случалось такого, что бы Франсис не успевал попрощаться с дамой прежде, чем та сбежит.
«Старею», — подумал аристократ, с грустью глядя на своего прожорливого врага.
Против заведенного природой порядка вещей птицы несли раненого не куда-нибудь наверх, в башню, поближе к небу, но, напротив, глубоко под землю. С другой стороны, сами птицы с человечьими ногами, но без рук и крыльев, совершенно точно не были предусмотрены ни силой волшебства, ни волей эволюции. В прочем, в последнем князь, шедший бок о бок с носилками, сомневался: новомодная религия, адепты которой множились во всех без исключения университетах аккурат после экзаменов, как грибы после дождя, — эта религия с резкостью, свойственной всякому молодому знанию, несла сущую чушь. Ведь если человек произошёл от обезьяны, а жизнь вышла из воды, то откуда проистекла магия? Тем более, по разумению Ивана, процесс был обратным: всякий человек способен произойти в обезьяну, вода производит жизнь и только с магией по-прежнему всё оставалось неясно. До недавних пор князь считал, что она есть всегда и повсеместно. Но вот выискался некто зловещий, способный напрочь убирать магию из одного места и заливать через край — в другое. Взять, к примеру, Артура с его неколдуем и Гилберта, чьё проклятье стало самовольно разрастаться. Самое неприятное заключалось в том, что сей некто был не только зловещ, но и скромен, напрочь отказываясь явить миру личину и купаться в заслуженных лучах народной ненависти. Иван про себя усмехнулся: Людвиг бы скорее связался с тем, кто сделает всем поровну, нежели с этим могущественным некто, сеющим среди населения бардак и хаос. Вот уж кто скорей на такое согласится, так этот мерзавец…
Безмолвная процессия остановилась. Отвлекшись от размышлений и поглядев поверх птичьих голов, Иван обнаружил себя в большом, но узком зале, похожем то ли на коридор, то ли на нутро огромной плавильной печи. Вероятно, дышалось бы здесь куда свободнее, когда б всякого вошедшего не обступали высокие худые стеллажи, содержимое которых, казалось, имело не столько целительское назначение, сколько устрашающе-декоративное: животные в банках, престранные механизмы, а иногда и вовсе нелепости вроде тех гладких зелёных шариков, похожих на камни.
Князь невольно улыбнулся: каких только чудотворных способностей ни приписывали этим шарикам, иногда ниспадавшим на людей из облаков. Валились же они всякий раз, когда случалось проплывать над землёю поднебесному острову, который вот уже несколько тысяч лет вёл по небу Великий Кормчий, мужчина с лицом юной девушки и характером старой бабушки. Поэтичные островитяне рассказывали, будто шарики эти делаются из чистого волшебства и съевший их почувствует внутри себя необычайную лёгкость и станет порхать, будто легкомысленная ласточка. Но на родине князя шарики называли по-простому: жуй-да-плюй, — потому как всем было известно, что на самом деле случается с теми ценителями инородной медицины, которые принимают их внутрь.
Горло Людвига дёрнулось под ладонью князя. В помутневших глазах рыцаря застыли растерянность и неузнавание. Иван хотел было ободряюще сжать пальцы на горле пациента, но подумал, что это слишком. Оставалось лишь надеяться, что птицы-лекари всё же пощадят своего сюзерена и оставят жуй-да-плюй там, где он стоит.
С бесстрастной осторожностью целители переложили рыцаря с носилок на длинный каменный стол. Самый высокий из птиц принялся раздувать меха наподобие кузнечных, отчего факелы вдоль стен разгорелись ярче, а тени вокруг заметались горько и отчаянно. Один из стаи, подцепив клювом, стащил с полки небольшой инструмент, смутно напоминающий смесь охотничьего капкана и рубанка.
- Слушай, крестобрюхий, — тихо проговорил Иван, пытаясь перехватить расфокусированный взгляд Людвига, — давай я превращу тебя в ледяного голема на пару дней: подождёшь, пока тебе врача найдут. Нормального, с руками. Отделаешься лёгкой ангиной.
Людвиг, вытолкнутый голосом князя из беспамятства, лишь упрямо зажмурился.
И вдруг птицы заговорили. Одновременно, на семи разных языках, каждый из которых был мёртвым. Неживые слова выпадали из клювов и безжизненно висели в воздухе, как доведённые до изнеможения пиявки. Ими-то, как нитями, и орудовали те птицы, что хранили молчание. Слова послушно проходили сквозь промёрзшую кожу, скручиваясь вокруг разорванных сосудов, вползая в просочившуюся между тканями кровь и напитываясь ею. Слова ползли от грудной клетки вверх, по ключице, по шее, постепенно подбираясь к месту, куда вошёл кинжал. Ни одно из слов — увиденных ли, услышанных ли — не было известно князю. Он лишь наблюдал, как всё ближе и ближе подползают они к его пальцам. Всё сильней и сильней становилось в нём желание отнять руку от горла, изъеденного мёртвыми словами.
Князь посмотрел на Людвига: сквозь полузакрытые веки белели закатившиеся глаза, подёргивающиеся, жадно высматривающие что-то с обратной стороны. Разгрызая лёд, слова подобрались к ране, затягивая края чёрным. Иван почуял их онемевшими пальцами: гладкие, скользкие, холодные, слова стали просачиваться наружу. Птицы подцепляли их: когда инструментами, а когда и клювами. Иван мог бы поклясться: кое-что они даже проглатывали.
И вот всякое действие прекратилось. Воцарилась тишина. Иван, почувствовавший, наконец, силы, чтобы убрать руку, лишь переместил её вниз, под шею, словно намереваясь приподнять отяжелевшую голову рыцаря.
Обескровленные губы приоткрылись и произнесли слово. Мёртвое слово, Ивану не известное, но как будто знакомое. Однако не успел князь припомнить, как шустрые птицы ухватили клещами толстую пиявку, выдернули и упрятали в банку. Людвиг же, сделав хриплый глубокий вдох, закашлялся. Иван толкнул его под шею, заставляя сесть и отнимая, наконец, руку. Там, где была его ладонь, осталась чёрная паутина сосудов. Едва ли в ближайшее время Людвиг сможет говорить, отметил про себя Иван. Впрочем, нельзя сказать, чтобы сумрачный рыцарь злоупотреблял даром речи.
Отдышавшись, Людвиг оглядел присутствующих: казалось, все, кроме князя потеряли к нему интерес. Сделав свою работу, птицы склонились над банкой с новым экспонатом. В тишине было слышно, как они чуть постукивают по толстому стеклу костяными клювами. Не особенно желая знать подробности, рыцарь всё же разглядел, как чёрным жгутом извивается внутри слово: где-то далеко-далеко тихим эхом оно повторилось и стихло. Заметив, что не он один пытается вспомнить сказанное, Людвиг сорвал с запястья выпачкавшийся в крови шарф и, не размениваясь на любезности, ткнул князя под рёбра.
- Ага, — послышался в ответ рассеянный выдох, после чего Людвиг почувствовал, как легко выскользнула из ладони ткань. От неосторожных движений в глазах мутилось: резко глянув наверх, он увидел, как под качнувшимся потолком князь облачается в шарф, не особенно сокрушаясь по поводу пятен крови. И, странное дело, лицо его будто пошло рябью, но всё равно, ему, Людвигу, по-прежнему осталось понятным его выражение.
Чтобы различить наваждение и явь, рыцарь мотнул головой и тут же почувствовал, как заваливается назад, как его подхватывают подмышки и тянут вверх, и где-то над ухом слышится голос князя, кажется, окончательно пришедшего в себя после увиденного:
- Господа коновалы, подайте какого-нибудь порошка пахучего, — далее то ли неловкая пауза, то ли вновь отступает сознание. А потом прорывается:
- Я слово волшебное знаю.
И снова тишина. А потом резкий неприятный запах и резь в глазах, и Людвиг уже, отмахиваясь от поддерживающих его рук, кое-как слезает с каменного стола и, пошатываясь, наугад выбирает сторону, в которой должен быть выход. «Что за слово?» — хочется спросить рыцарю, но то ли язык не слушается его, то ли перебивает на вдохе сам князь, круто разворачивающий за плечи в противоположную сторону. Раздвигаются стены, пляшут огоньки — ноги несут рыцаря прочь из подвала, откуда глядят вслед люди-птицы. Недвижны чёрные провалы глаз. Тяжёлая сырая дверь отсекает прошедшее от настоящего.
- Ты где их выкопал, железная башка? — процедил сквозь зубы Иван, едва отскрипели проржавевшие петли. Людвиг хотел было ответить, что когда в его стране был казнён последний колдун, птицы выкопали себя сами, сами приходили, сами уходили, однако голос по-прежнему был ему неподвластен. Иван тем временем продолжал:
- Они смерть твою в банку заперли. Теперь захочешь — не выпросишь. Выпросишь — да не свою. Чужой смертью помрёшь, крестобрюхий, а своей не увидишь, — проговорив всё это бегло, как скороговорку, Иван лишь махнул рукой и ускорил шаг, будто чувствовал себя неуютно под непонимающим взглядом рыцаря.
- Прости мой верхнегородский, но это говно какое-то, а не помёт.
Такой репликой приветствовал восставшего рыцаря мир живых и здоровых людей. Мир этот начался с угловой подсобки, куда выводила ведущая из подземелья лестница, в ней же заканчивался путь из окрестностей замка на кухню.
- Ты так придирчиво его разглядываешь, будто есть собираешься.
- Я собираюсь его варить.
Разумеется, и речи быть не могло о том, чтобы двух престранных целителей (один из которых был колдун, а другой, к тому же, плохо одет и в перьях) пустить на господскую кухню. Посему, несмотря на сопутствующие указания, парочку не допустили к пищевым котлам, но выделили такой, который не жалко, и посадили туда, куда подальше, но так, чтобы и из виду гости не пропадали. Что и говорить, с чувством глубинного непонимания вышедшие из подземелья наблюдали развернувшуюся перед ними сцену, абсурдность которой смело конкурировала с мрачной противоестественностью двуногих птиц.
В тесном помещении, некогда крепко пропахшем землёй, картошкой и разного рода крупами, а теперь же освобождённом от изначального содержимого, расположились в порядке справа налево: молодой маг, чьи способности были повреждены неколдуем и не были подтверждены дипломом; старый котёл на двадцать литров, видавший те ещё виды сквозь дыру в днище (нынче залатанную); средних лет аристократ, статус которого в настоящий момент было вопросом столь же спорным, сколь и герметичность уже упомянутого котла. Каждый из троицы выглядел столь уставшим от жизни, что даже тот, у кого на лице не растёт костяной клюв, применив наблюдательность и сострадание, мог бы без труда идентифицировать у собравшихся крепнущую готовность уйти в мир иной, когда б не обязательство и природное стремление не уронить лица перед оппонентом. (Отметим, что оборотной стороной волшебства в мире является его, мира, практически повсеместная одушевлённость, и тем сложнее в этом мире существовать, чем больше ты в нём котёл с залатанным днищем.) Жизнеразвенчивающую картину дополнял шаткий стол, поджавший одну перебитую ногу и оттого завалившийся на стену, как раненая собака на забор. На столе были выложены в порядке слева направо: мешок куриного помёта низкого качества, умерщвлённое паучье семейство вместе с ворохом паутины, некогда служившей семейству домом, четыре с боем добытых куриных яйца, корень сельдерея, сомнительного вида коготь и другие предметы флоры и фауны, не поддающиеся опознанию в связи с произведённым над ними препарированием. Всё, что не уместилось на столе, налипло на одежду мага и запуталось в волосах аристократа.
Чистоплотный рыцарь не лишился дара речи от увиденного лишь по той причине, что был лишён оного несколькими часами ранее. Ивану же вспомнилось живо, как давным-давно в детстве он вместе с сёстрами играл в пекарню: налепив в княжеской песочнице пирожков, их высочества ходили по кремлю и за скромное вознаграждение настойчиво угощали всякого, кто встретится на пути. Вероятно, именно поэтому желудки у северян куда выносливее, чем у крестобрюхих. Иван легко улыбнулся.
Но вернёмся в нашу подсобку.
- А что это вы здесь делаете? — не то что бы князю не было очевидно, однако беглый взгляд в сторону немого рыцаря выявил острую необходимость в заданном вопросе. Князь был глубоко убеждён, что всякую мысль лучше выражать словами и своевременно, чем жестами и потом. Занятые сортировкой куриного кала, маг и его высокородный подмастерье только сейчас обратили внимание на то, что в импровизированную лабораторию вторглись посторонние. Франсис лишь кивнул в ответ, вежливо и слегка небрежно, как делают крайне увлечённые каким-либо занятием люди, ведь только так можно было оправдать пух, перья и безнадёжно испорченный наряд. Артур же, едва удостоив взглядом вошедших, вернулся к исследованию, рассеянно бормоча под нос скорее для себя, нежели для остальных:
- Зелья делаю. Зелье голоса — для собаки, зелье разума — для хозяина.
- Наоборот, — громким шёпотом поправил Франсис, с меркнущей небрежностью потирая раскрасневшуюся от птичьих перьев кожу (он не признался бы в жизни, но в ту минуту сожалел, что каменное невосприимчивое к аллергенам обличье нельзя надевать по собственному желанию, как, скажем, панталоны). Артур замер, как был, с двумя пригоршнями помёта, и перевёл взгляд с них на подмастерье, очевидно не фиксируя различий между объектами. Артур хмыкнул. Сделал глубокий вдох.
- Видишь ли, мой бесталанный ученик, зелье для собаки будет вариться дольше, поэтому мы никак не можем поменять порядок приготовления и начать с зелья для хозяина.
В тишине подсобного помещения неслышно висели хлопья пуха и оглушительно трещали чёрные швы на заштопанной шее рыцаря.
- Видите ли, Людвиг, — мягко заговорил князь, подталкивая рыцаря к выходу, исподволь подготовив кисти шарфа для возможного удержания, — отсутствие у мистера Кёркленда клюва ничуть не умаляет его целительского таланта. В данный момент он занимается не колдовством, но, скажем, альтернативной кулинарией. Сейчас же вам следует отдохнуть и не занимать мысли всяким… словом, отдых и покой, покой и отдых.
Белый замок, встрепенувшийся было к утру от новостей о злоключениях ночи, ближе к вечеру окончательно растерял сонливость бездействия и наполнился тревожной и торжественной суетой. И пусть достоверной информацией о грядущих событиях никто не располагал, всем было ясно, что подобная суета предшествует царственным сборищам, неминуемо оканчивающимся либо пиром, либо войной, либо и тем, и другим. Казалось, всё внутри теперь выглядело немного иначе: как будто ревностные слуги не только принарядили и приукрасили залы, но и сам замок развернули под более выгодным углом относительно солнца и прочих светил, которые, как знать, могут неожиданно объявиться на небосводе. Общими стараниями был достигнут результат, приближенный к невероятному: стоически вытерпев предписанные два часа покоя и отдыха, дорвавшийся до работы сумрачный рыцарь не нашёл, к чему придраться. Впрочем, данное явление также объяснялось и тем, что не нашёл Людвиг ни любителей безотходного алхимического производства, ни князя с сестрой, ни собственного непутёвого брата. Данное обстоятельство и успокаивало, и тревожило одновременно.
Однако в скором времени и это отошло на второй план: начали прибывать инкогнито первые гости. Было оговорено заранее: торжества и гуляния отложить до того времени, когда собрание вынесет окончательное решение. Как известно, куда лучше спонтанных казней сдерживают народ в узде непредвиденные праздники.
Людвиг как раз работал над третьим вариантом речи, которую предполагал подать всем собравшимся в письменном виде, как вдруг его окликнули:
- Здравствуй, племянник. Никак не возьму в толк, к чему вся эта секретность, однако, как ты и просил, мы с Елизаветой прибыли тайно.
В дверях кабинета стоял Родерих. Со времени последней встречи дядя практически не изменился, разве что в каштановых волосах, чуть вьющихся с элегантной небрежностью, прибавилось седины, которая лишь подчёркивала его природную изысканность. Впрочем, подчёркивала она также и вопиющую молодость Елизаветы: даже чрезмерно строгое и высоконравственное тёмное дорожное платье, надетое по настоянию господина, не осмеливалось сделать девушку старше. Так, подумал Людвиг, он скоро будет возить её в железной бочке, что, впрочем, вряд ли вызовет возражения с её стороны: Елизавета была настолько убеждена в чистоте нрава своего благородного господина, что и мысли бы не допустила, будто подобные меры он принимает не из желания вызвать у окружающих обманчивое впечатление одинокого путника, а из нежелания демонстрировать всем и каждому красоту своей защитницы. Так они и застыли на пороге, как на семейном портрете: по центру Родерих, по левую руку — его верный рыцарь в юбке, по правую — его беспокойная ревность, очевидная любому, у кого есть глаза.
Людвиг скупо кивнул, отложив в сторону черновики. Теперь, не прикрытый листами как щитом, он предстал перед родственником во всей красе, с иссиня-чёрной гематомой, растёкшейся по всей шее. Высокий воротник лишь подчёркивал масштаб кровоподтёка. В глазах Елизаветы вспыхнуло беспокойство, которое тут же смешалось с жаждой и тоской по недавним, но уже былым временам. Родерих лишь поморщился с вежливой долей брезгливости.
- Никогда не мог понять этого вашего пристрастия к грязной работе. Кстати, что-то я давно не видел Гилберта. Где он? Снова всё повесил на тебя и удрал на охоту? И к чему такая спешка с советом, и если наш государь Гилберт вновь не удостоит нас своим присутствием, чего ради стоило всё это затевать? Я верно понимаю, нам даже не дадут передохнуть с дороги? Надеюсь, у нас есть хотя бы минутка, чтобы переодеться и освежиться?
Елизавета иронично улыбнулась, Людвиг же предоставил дяде возможность выговориться. Тем более что выговариваться дядя мог часами, особенно, когда чувствовал вопиющую необходимость попенять, поучить жизни и выразить недовольство. Дядя всегда знал, как лучше, ибо был настолько честных правил, что правил даже таких заядлых любителей порядка, как Людвиг.
Однако выразить свои чувства в полной мере Родериху всё-таки не позволили: по общему соглашению каждый из приглашённых обозначил обратной стороной портала кабинет Людвига, и вот из ниоткуда в комнату выпал здоровенный детина с топорщащимися во все стороны светлыми вихрами. Пахнуло морской солью, пивом и неприятностями. У детины в руке был двуручный топор, отчего складывалось впечатление, будто оговоренный час перемещения застал его врасплох и отвлёк от крайне важного дела. Бесспорно, неприятностями пах именно топор.
- Ах ты, чёрт! Совсем про вас забыл!
Это был он, непримиримый поборник безудержного веселья, король, сердечно прозванный своим народом Принц Блядский. Удобнее перехватив топор, Принц пошёл обниматься, не умолкая при этом ни на минуту.
- Ну, здравствуй-здравствуй, дядюшка!
- Я тебе не дядюшка, ты мне не племянник, — вяло парировал Родерих, тщетно пытаясь избежать обильных приветствий. Топор был в чём-то выпачкан, и протирать его собственными рукавами совсем не хотелось.
- Когда меня это останавливало? Вон, и Елизавета мне не тётенька, — Принц энергично отстранился, небрежно сунул Родериху топор. Родерих накренился, Принц Блядский, приосанившись, сделал шаг к Елизавете. Избавив своего господина от громоздкого оружия и неловкого падения, миловидная девушка нежно улыбнулась. На лезвии топора повис приветливый блик.
- Елизавета, — Принц ограничился почтительным кивком, — а вы всё хорошеете. — И тут же во избежание неловкой паузы (ибо Родерих уже взял себя в руки и принялся самодовольно молчать) повернулся к хозяину замка. Заместителю хозяина, если быть точнее. — Людвиг! Тебя-то я и не приметил. Подрос, как я погляжу. А я тебя ещё вот таким вот помню! — и Принц уверенно прочертил ребром ладони пониже пупа. — Ты ещё тогда за борт блевал, пока мы с Гилбертом в подкидного… да… полцарства проиграл, вот было время!
Сумрачный рыцарь, с каждым словом делавшийся всё более похожим на каменного, стоически терпел и панибратство, и обнародование интимных сторон его нежного, дорыцарского, прошлого. Черновики речи уныло желтели на письменном столе. Принц не унимался:
- А где старший-то? Я б сейчас перекинулся — уж больно замок у тебя нарядный. Я б въехал.
Людвиг беззвучно усмехнулся. В голубых глазах промелькнули оранжевые отсветы пламени, гармонично сочетающиеся с сомнениями, возникшими касательно последнего предложения. Аналогичные блики в не менее голубых глазах Принца Блядского гармонично сочетались с утвердительным вопросом «Обоснуй», и быть бы беде, однако воздух в комнате вновь пошёл рябью, зашипел и, расступившись, дал дорогу ещё троим. В приоткрывшуюся форточку пространства влетел сквозняк из другой земли, принесший запах цветов и терпкий маслянистый аромат наподобие ёлочки.
- Как тут людно, — констатировал факт самый высокий из троицы. Поскрёб глубокий короткий шрам на лбу и крепче прикусил зубами трубочку, содержимое которой заинтересовало бы не только контрабандистов, но даже фей.
- И оружно, — отметила невысокая белокурая девушка, едва окинув взглядом комнату.
- И конно, — завершил анализ местности самый юный из прибывших, почему-то глядя при этом на хозяина Белого замка. Заместителя хозяина.
Постороннему наблюдателю могло бы показаться, будто вновь прибывшие настроены недружелюбно. Что было правдой. Отчасти. Недружелюбно вновь прибывшие были настроены друг к другу, что случалось среди них часто, скоротечно и без фатальных последствий.
- Портал на три персоны обошёлся казне в три раза дороже, — высокий и со шрамом, задрав голову, отвёл трубку, дабы эффектно перекинуть растрепавшийся в пути полосатый шарф и как бы невзначай поздороваться со всеми собравшимися. — Так что, высочества, потрудитесь вести себя прилично. — Привет, Гилберт, — бросил он на ходу, пробираясь к дальнему углу кабинета.
- Я возмещу из своих карманных расходов, — её высочество повторила манёвр брата, изящно поправив причёску, и удалилась в противоположный дальний угол, — к тому же, это не Гилберт.
- Правда, что ли? — искренне и достоверно убедился король, прозываемый в народе то Скупым, то Летучим. Очевидно, за походку. — Скорее я отпорю тебе карманы, сестрица. — Прищурившись сквозь трубочный дым, он внимательно посмотрел в сторону Людвига. — Привет тебе, Негилберт.
- Это Людвиг, брат, — подсказал его высочество из третьего дальнего угла, куда успел прокрасться незамеченным. Устроившись поудобнее, он добавил. — Хотя лучше бы это был Гилберт.
- Да. — помолчав, согласился Скупой король. — Помнится, Гилберт созывал нас только по важным делам. Не приходилось тратиться на поездки из-за пустяков.
- Как раз-таки это можно сказать про Людвига, — с готовностью возразила её высочество, — брат, ты слишком много куришь и от этого рассеян.
- Значит, Гилберт, это который повыше и пошире? — Скупой король отличался не только скупостью, но и обстоятельностью.
- Нет, брат: Гилберт, это который пониже и потоньше, — ёрзая на стуле, его молодое высочество, окинул взглядом кабинет, очевидно, надеясь углядеть среди прочих рыцаря, вид которого был ему менее неприятен. — Что-то Гилберта не видать.
- И притом давно, — с готовностью согласилась её высочество. Она любила соглашаться с младшим братом, и не соглашаться — со старшим. В особенности ей нравилось делать и то, и другое одновременно.
Скупой король задумчиво затянулся. Поскрёб шрам на лбу.
- А был ли Гилберт? — изрёк, наконец, он. Густой дым придавал его словам особый объём и вес. Семейный конфликт зашёл в тупик. Каждый из невольных свидетелей словесной междоусобицы теперь размышлял над тем, как бы невзначай начать разговор о погоде. Неловкую паузу прервал спасительный звук растворяющегося портала.
Людвиг был и рад, и не рад одновременно. С одной стороны, у этих двоих нет привычки устраивать семейные сцены на людях. С другой стороны…
- Брвльд! — с другой стороны, Принц Блядский заметно оживился. — И твой… кхм, паж с тобой?
- Н пж, мж. Тно, — не разжимая зубов ответил тот, кого на самом деле звали Бервальдом. Мало кто осмеливался шутить над странной манерой речи северного короля-пирата, ведь когда тот всё-таки раскрывал рот и раскусывал боевой щит, как горбушку, становилось не до шуток.
- Не пж и не мж, а толмач-синхронист, — терпеливо поправил старпом короля-пирата. Это был невысокий юноша, в любой ситуации говоривший чётко и вежливо. Изящная внешность, нежное лицо и пристрастие Тино к пушистым комнатным собачкам давали почву для бесконечных сплетен по поводу мужественности старпома и пикантной природы их взаимоотношений с Бервальдом, и если кривотолки первого рода умолкали, едва юноша брал в руки арбалет и демонстрировал, как с помощью трёх болтов потопить вражеский корабль с расстояния в триста метров, то вторую тему, по умыслу или недоразумению, подпитывал сам венценосный корсар. — Прошу извинить короля Бервальда за опоздание: придворный колдун перевернул схему сотворения портала вверх ногами и трижды наколдовал самоходную кровать-убийцу. Пришлось устранять неполадки.
Скрипнув зубами, король Бервальд кивнул всем сразу и, ещё раз, персонально Людвигу. Сумрачный рыцарь ответствовал тем же образом. Поговаривали, будто Людвиг был единственным на суше и на воде, кто мог не только понимать, но и разговаривать с Бервальдом на его языке.
- Самоходная кровать-убийца? — оживился из первого дальнего угла Скупой король. — Это интересно. В следующий раз скажите ей, чтобы шла ко мне. Я вам потом деньги верну. Частями.
- Да и я бы не отказался, — неожиданно включался в разговор Родерих, прежде интенсивно изображавший портрет. Он сурово и нежно посмотрел на свою спутницу, а затем — просто сурово — на абстрактный образ её предполагаемого возлюбленного, портрет которого был до боли схож с Людвигом, который в свою очередь был как две капли воды похож на Гилберта. Особенно, в профиль.
Неизвестно, сколько бы ещё поступило заказов на занятный предмет мебели, но вновь заколебался воздух. Людвиг выдохнул, взял со стола листы с речью и приготовился раздавать. Эти гости — последние из приглашённых. Но лишь один взгляд в недра портала заставил Людвига задуматься о верности прежних своих рассуждений. Обычно двух братьев-молчунов приглашали на семейные советы больше для отчётности и из уважения к традициям, нежели по делу. Те, в свою очередь, всегда приходили последними и не выказывали особого интереса к происходящему. Однако теперь их было четверо: на предплечье младшего сидела огромная черно-белая птица. С виду она была настолько глупа, что казалась противоестественной и оттого безобразной. Людвиг тряхнул головой, прогоняя наваждение из подземелий. Подле старшего стоял грозный, как наёмный убийца, и беспрекословно послушный, как голем, громадный свирепый тролль цвета весеннего мха.
Стремительно и неслышно Елизавета обнажила спрятанный в складках юбки короткий меч и загородила собой Родериха. Принц Блядский с серьёзностью, не достойной похабного прозвища, выставил вперёд топор. Скупой король сделал глубокий вдох из трубки и не торопился выдыхать. Белки глаз раскраснелись, но на сей раз сестрица не сказала ни слова о вредной привычке, а лишь опасливо покосилась в его сторону. Бервальд прищёлкнул зубами. Толмач Тино оставил реплику без перевода, плавно положив ладонь на арбалет.
Поправив перевязь меча, Людвиг мрачно улыбнулся и повёл подлатанным плечом. Швы тянули кожу, сладко предвкушая боль.
Персонажи: Артур Кёркленд, Франсис Бонфуа, Арчибальд, Гилберт Байльдшмидт, Людвиг, Иван Брагинский + скандинавы в массовке.
Жанр: фентези!АУ, самоирония, приключения,
Рейтинг: pg-13
Глава четвёртая. Мерзейшая немощь.
Глава четвёртая. Мерзейшая немощь.
Солнце наделило его львиным сердцем,
луна даровала ему благородство и милосердие,
небо научило его щедрости и великодушию,
звёзды привили ему верность и честь,
ветер вдохнул в него лёгкость движений
и стремительность мыслей.
И в едином порыве склонил перед ним головы
весь род человеческий и все князья: и стар, и млад.
И утихло пламя пожарищ.
И было всё хорошо.
— Господин Белого замка Гилберт Байльдшмидт о себе.
Гилберт замер, остекленевшими глазами глядя на то, как, поддерживаемый девушкой, Людвиг едва стоит на ногах. Казалось, будто ничего страшного не случилось: это просто нелепая неуместная шутка или глупая уловка, призванная вызвать замешательство и выиграть время. Людвиг сейчас отмахнётся, стряхнёт эту козявку и скажет что-нибудь такое, отчего женщины обычно плачут, а мужчины кончают с собой. Но брат лишь хрипел, стиснув зубы. На вороте пронзительно белого плаща пугающе быстро распускался алый цветок. Если это и шутка, то она затягивалась.
- Отпусти его, — было произнесено тихо и отчётливо, как будто голос, минуя пространство, звучал прямо в ушах. — Отпусти Ивана, иначе я вытащу кинжал.
- Я сверну башку ему, а потом тебе, — не торопясь подчиняться, Гилберт только крепче ухватил князя, приходящего в себя, за волосы, чтобы тот не смог вывернуться.
- Делай, что говорю, или он истечёт кровью.
Смысл сказанного дошёл до Гилберта долей секунды позже, когда у брата подкосились ноги. Лишь тогда оборотень отпустил князя, начисто забыв о его существовании, и, вскочив, опрометью бросился к дверям.
- Лекаря! — гаркнул он в полумрак коридора, где эхо, ещё не успев угаснуть, разразилось спешным топотом ног: засуетились слуги.
- Брат, потом поваляешься. — с каждым мигом удерживать Людвига на ногах было всё сложнее; девушка теряла терпение. — Помоги ему.
Иван, словно только и ждавший этой команды, грузно и неловко поднялся на ноги и, на ходу смазывая рукавом кровь с лица, пошатываясь, направился к сестре. Гилберт подоспел как раз ко времени, чтобы перехватить Людвига.
- На спину, — хрипло скомандовал Иван, глядя на то, как осторожно, пытаясь не причинить ещё больший вред, брат укладывает Людвига на пол. — Подложи что-нибудь под лопатки.
Кое-как, наконец, преодолев разделявшее их расстояние, Иван рухнул на колени. Перед глазами плыло. Пытаясь проморгаться, он стянул окровавленные перчатки.
- Не мешай, — пробормотал князь, пресекая возможные попытки Гилберта повлиять на ситуацию. — Наташ, следи за кинжалом. — Поправив скатанный в рулон плащ, тот самый, которым не далее как пять минут назад его пытались задушить, Иван наклонил голову Людвига вбок и осторожно расстегнул ворот, обнажая кожу. Рыцарь захрипел, словно пытаясь что-то сказать.
- Не дыши, крестобрюхий, — скомандовал Иван тоном, которым обычно разгонял народные бунты. — Сейчас будет холодно. Держи за плечи, только осторожно, — последнее было адресовано Гилберту.
Коснувшись правой рукой шеи рыцаря, Иван прошептал что-то неразборчивое, отчего кожа тотчас сделалась прозрачной, будто медуза. Теперь было видно и острие кинжала, и повреждённые ткани. Затем левой рукой осторожно коснулся шеи снизу, под раной и, пальцами начертив круг на коже, проник сквозь неё, словно делая долгий глубокий разрез.
- Наташа, начинай вытаскивать кинжал, — не глядя на сестру, бросил Иван. И тут же, едва лезвие поползло наружу, добавил. — Не спеши.
Происходящее выглядело как чистой воды шарлатанство, но Людвигу как будто стало легче, да и врач, за которым уже позвали, отчего-то не торопился. Так что Гилберту не оставалось ничего, кроме как наблюдать за тем, как заковываются в лёд разорванные ткани и повреждённая вена. Гилберт готов был спорить на собственную голову, что к тому моменту, когда кинжал был вынут, минул по меньшей мере час.
- Вот и всё, — сказал Иван и положил ладонь поверх раны. — Дыши, крестобрюхий, только молча.
Тут же последовал судорожный глубокий вдох. Иван улыбнулся: лёгкие звучали хорошо.
- Ну и что теперь? — напряженно поинтересовался Гилберт, так и не заметивший, что сам в унисон с братом сделал такой же судорожный глубокий вдох.
- Не умрёт, не волнуйся. Я буду сдерживать лёд, чтобы он не растаял от тепла крови. Как только придут врачи… кстати, где их носит?
Не успел Иван договорить, как с оглушительным звоном разбилось одно из окон и под дождём осколков на каменный пол рухнули и покатились клубком два тела. Первое было примечательно крыльями, хвостом и каменной природой, второе — тем, что несмотря на жестокое приземление, сохранило на месте все конечности, голову и изумительный талант сочетать отборные ругательства таким образом, чтобы те делались похожими на латынь. Человек философского склада ума и недюжинных лингвистических талантов мог бы вычленить в этой речи упоминание морально-этических характеристик некого любвеобильного господина, а также его способностей к полётам и приземлениям. Но такого человека, к сожалению, поблизости не было.
- Артур, Франсис? Что вы… — однако князь так и не успел удивиться и вместе с тем выразить своё неодобрение касательно необдуманных действий товарищей по команде.
- Франсис? — Гилберт, чья жизненная позиция исключала любые тревоги по поводу чьего-либо здоровья в тот момент, когда пострадавший начинал дышать, был и рад, и озадачен одновременно. — Бонфуй? Ну и видок! От какой красотки ты подцепил эту каменную кожу? — скабрёзно заржав, седой рыцарь что было сил дружески стукнул гаргойля кулаком в плечо. В кулаке, уже изрядно повреждённом о княжеский лик, что-то хрустнуло. Артур, оставленный без внимания и приветствия, всерьёз задумывался над тем, что похабная шутка Гилберта выглядит куда достовернее сумбурной версии с проклятьем.
- Эту каменную кожу наслал на меня твой братец, вероятно, в отместку за тот скандал с красавицей Веве.
Гилберт, к которому едва вернулось привычное бодрое расположение духа, вновь сделался строже:
- Во-первых, Людвига воротит от магии, а во-вторых, его едва не прикончила бешеная пигалица, так что выбирай слова. О полумёртвых либо хорошо, либо никак.
- Какая ещё пигалица? — кажется, Франсис запутался окончательно, но, едва заметив хрупкую миловидную девушку, стоящую за спиной Ивана, тут же послал к чёрту всю головоломку вместе с недостающими кусочками. Он мог бы поклясться, что в жизни не видел кожи белее, волос шелковистее, а ресниц длиннее, чем у этой холодной красавицы. — Прекрасная барышня…
- Это моя сестра, княжна Наталья, — последний раз, когда Иван говорил таким тоном, окрестные племена кровожадных дикарей, рыдая от счастья, принесли дань за десять лет вперёд. — Так что повежливее.
Гилберт и Франсис переглянулись, вероятно, пытаясь телепатическим образом установить, кто же из них должен быть повежливее. Однако задача была не из простых, ведь быть более вежливым, чем Франсис, просто невозможно, в то время как Гилберт не умел быть вежливым в принципе.
- Какого чёрта здесь творится, нужна ли пострадавшему помощь и стоит ли в принципе помогать пострадавшему? — пользуясь короткой заминкой, Артур на одном дыхании выложил всё, что его интересовало.
- Я уговаривал князя подправить волчье проклятье, им же на меня наложенное, но нас прервала эта п… княжна Наталья, сунувшая Людвигу нож в горло, а теперь мы ждём врача, спасибо не надо. — Одним махом Гилберт ответил сразу на всё, крайне довольный лаконичностью сказанного. Самая первая версия — всегда самая достоверная, так он считал.
Пока вновь пришедшие оценивали соответствие лексического значения слова «уговаривать» с состоянием лицевой части черепа князя Ивана, из коридора, наконец, послышались торопливые шаги. Иван удивлённо поднял брови. Наталья тихо ахнула. Артур безмолвно ужаснулся. Франсис притворился статуей (он знал, что делает, ведь пару лет назад ездил лечиться от любовной хвори на Воды-Воды, местный изуверский курорт).
В зал вошла команда… Нет, не так. В зал влетела стая двуногих человекоптиц: в чёрных балахонах, с длинными клювами, в очках и шляпах. Двое были с носилками. Не сговариваясь друг с другом, в едином порыве, гости замка мысленно сошлись на том, что ни при каких обстоятельствах и никогда не будут выказывать признаков недомогания, находясь на землях крестобрюхих.
Птицы окружили лежащего на полу Людвига, а вместе с ним и Ивана. Один из них заглянул князю в лицо, внимательно осматривая следы побоев. Князь улыбнулся, всем своим видом показывая, что помощь ему не нужна ни первая, ни вторая и даже зелёнкой мазать не надо. Шестеро клювов склонились над Людвигом, переглянулись и принялись аккуратно перекладывать раненого на носилки.
- Господа, у вас есть лёд? — искренне не желая быть увлечённым странными птицами, князь делал всё возможное, чтобы наладить контакт. — Если я отниму руку от его горла, ледяная пломба растает, и… — птицы на контакт не шли. Птицы, взяв носилки, осторожно шли к двери, а вместе с ними и князь, так и не сумевший ни прорваться через оцепление, ни добиться внятного ответа.
- Ну, всё, эти и младшенького подлатают, и ихнему жирненькому Высочеству сбежать не дадут, — с чувством выполненного долга Гилберт смотрел вслед процессии, — теперь и пожрать можно. А то что-то я голодный, как волк, — найдя собственную шутку крайне удачной, рыцарь от души посмеялся. С деревьев в радиусе километра от замка попадали дрозды.
- Ты уверен, что с ними всё будет в порядке? — осторожно поинтересовался Франсис, дав Гилберту достаточное количество времени на веселье.
- Ну да, — без тени сомнения ответил он и гаркнул в направлении коридора. — Накройте жрать на четверых, и поживее! — затем, обернувшись к гостям, коротко мотнул головой. — За ужином всё обсудим. Людвиг-то, небось, не особо вас жаловал. А за него не переживайте: носатые своё дело знают, они и не такое зашивали. Вот взять, к примеру, меня. Пошёл я однажды войной на северные земли. Как сейчас помню, брата позвал, двоюродного. Или троюродный он мне? А, не суть. Он сказал мне, что я «мдк», потому что «Ивн отц пхрнл – н в дхе». То есть я так и не понял, что он сказал. В общем, без него отправился. Идём мы, значит, с войском, города берём с большим успехом, в сёлах нам радуются, а тут — раз, из-за куста откуда ни возьмись Иван. Он мне тогда ещё по колено был. Войско с ним — тыщ пятьсот, и мужик какой-то. Волосы врастопырку, сам будто каменный. Его вроде Железным Камнем и кличут, как потом оказалось. Не успел я подумать, что это за клоун такой, а он как гаркнет: «Начали!». И тут у всех моих ребят рога железные повырастали, и земля под ногами в лёд превратилась. Треснул лёд — все потопли, как один. И вот стою я сам себе воин, с конём, и недоумеваю. Делать нечего, начинаю геройски рубиться. Положил, значит, шесть сотен тыщ человек мёртвыми, устал. А их ещё столько же. И я б справился, только меня холодом вдруг ударило, прямо в голову. Хорошо, конь смышлёный попался: домой принёс. Сняли меня с седла, присмотрелись: а у меня поперёк головы ледяное копьё, метра полтора! Так вот, носатые всё вынули, зашили — стал я, как новенький, даже лучше.
Всё это Гилберт живописал чуть ли не на бегу, попутно вынюхивая сквозняк и подводя компанию всё ближе к тому месту, где уже накрывали стол.
- Так что о Людвиге не переживайте. И не отставайте там, у меня минут сорок осталось, чтоб пожрать по-человечески. — сказав так, Гилберт растворил двери в зал и благоговейно застыл на пороге, так что поспешающие следом гости едва не влетели ему в спину.
- А что будет через сорок минут? — не то что бы Франсис был заинтригован отмеренным количеством времени, однако ему надо было что-то сказать, чтобы гортанным каменным голосом перекрыть треск древнего гобелена, не выдержавшего встречи с костистым крылом.
- Снова волком стану, до завтрашней ночи. — Гилберт уже уселся за стол и набрасывал себе в тарелку всё, до чего мог дотянуться. А тянуться было к чему: румяные птичьи окорочка, россыпи колбас, лоснящийся боками поросёнок с трагически зажатым во рту яблоком, горка золотистой картошки, ароматные хрустящие булочки, сочная квашеная капустка, от одного вида которой начинало томно щипать язык, горшочек затонувших в нежной подливке биточков, маринованная селёдочка…Что ни говори, пожрать крестобрюхие были горазды. — Скажите, в общем, спасибо своему князю. Как теперь совет держать, ума не приложу.
- Какой совет? — Артур, уже сидевший по правую руку от хозяина стола, с изумительным мастерством изображал чопорность, стремительно и элегантно доедая свиную ногу.
Франсис галантно пододвинул стул Наталье и только после этого сел сам (чтобы обойтись без порчи мебели, пришлось приложить всю свою природную грацию). Казалось, его каменная кожа пошла мраморными пятнами стыда и горя: как так получилось, что из всех людей на белом свете и в лучшие друзья, и в лучшие враги он умудрился выбрать двух чурбанов, не умеющих оценить прелесть дамского общества на голодный желудок?
- Белый совет, — пояснял тем временем Гилберт, — ещё винца?
- Да, пожалуйста, — маг благосклонно подставил второй (третий?) кубок. И когда успел?
- Белый совет — это что-то вроде семейного сборища. Сюда, в замок, скатываются все местные шишки, которым повезло состоять друг с другом в родстве, и разговаривают о наболевшем. Завтра должен будет решаться вопрос о наследовании Белого замка. Только вот неловко вышло: как решать вопрос, если я буду волком, при волчьих же мозгах, а Людвиг, даже если его успеют подлатать, будет безголосым еще недели три? Шею-то вон как ему эта…княжна продырявила.
Франсис едва открыл рот, чтобы ответить, как Гилберт, будто забыв про свою печаль, перебил его:
- А вы двое чего не едите?
К мраморным пятнам стыда и горя добавились трещины безнадёжности.
- Гилберт, я из камня. Я не могу есть.
- Я сыта, — холодно ответила Наталья, что следовало понимать как обиду, ведь не далее, как мгновенье назад она благосклонно приняла от гаргойля бокал пурпурного вина и кусочек сыра на деревянной шпажке.
- О! — Франсис был изумлён до глубины души. — Значит, сумрачный рыцарь всё же имеет уважение к прекрасным девушкам, и пленниц, по крайней мере, голодом не морит?
- Пленниц? — теперь настал черёд Натальи удивляться. — Что вы, господин, я не была в плену. Я была гостьей. Видите ли, дела в нашем царстве сейчас обстоят так, что требуется… неусыпное присутствие князя. А Иван, как назло, пропал. И я отправилась на его поиски, верно предположив, что следует идти по следам отцовских долгов. В конце концов, вряд ли он бы отправился в гости. Да и гости, как правило, приходят к нам сами. Так я очутилась в Белом замке, и Людвиг, как гостеприимный хозяин, предложил мне подождать брата. — Девушка рассказывала так спокойно и безмятежно, будто не она часом ранее наблюдала, как избивают князя, будто не сама она распорола кинжалом шею гостеприимного хозяина. — Я все окна проглядела в ожидании, но, видимо, Людвиг хотел всех приятно удивить и повёл вас в обход, по мосту.
- Ты и про мост знаешь, мерза… — Гилберт запнулся, вовремя вспомнив о том, что Иван жив, что перед ним его сестра и что через полчаса он вновь сделается волком: страшным, зубастым, но не слишком ловко владеющим оружием. — И откуда вы знаете про мост, княжна? — с почтением и набитым ртом вопросил он.
- Пройдя по нему, я попала в замок, — буднично пожав плечами ответило хрупкое созданье. – Неприятная прогулка, вынуждена признать: дул такой сильный ветер, что у меня растрепалась причёска.
В следующий момент трое мужчин единовременно подавились: Гилберт — костью, от восхищения; Артур — хлебной крошкой, от желания съязвить; Франсис — собственным отколотым зубом от всепоглощающей потребности взять этот нежный цветок на руки и вознестись к облакам. Но пламенная страсть то ли охладевала от предостережения князя Ивана, то ли гасла от образа Людвига с кинжалом в горле. Неловкую паузу прервал предупредительный стук в дверь.
- Пленных брать? — это был один из рыцарской свиты Людвига. Прежде бессловесный, кажется, он обрёл голос, стоило его господину онеметь. Гилберт, от питья, еды и приятной компании (едва не убившей, но затем спасшей его брата) сделавшийся многократно добрее, лишь махнул рукой.
- Пленных не брать.
Рыцарь смутился противоречию слов и смысла.
- То есть, того? — он провёл ребром ладони по горлу. — Или, того? — неопределённо махнул рукой.
- В смысле, они теперь не пленные, а гости. Распорядись, кстати, чтобы им комнаты подготовили. Не на полу ж им спать, в самом деле. Да и темницы у нас тесноваты.
Рыцарь, растерявшийся ещё больше, лишь кивнул и вновь исчез за дверью. Артур решил не рассказывать хлебосольному хозяину, что после того, как пленённые великий чародей и похотливый негодник превратились в немного придавленного великого чародея и огромное каменное чудище, одна из темниц замка сделалась из просторной несуществующей.
- Вот ведь пристанут по пустякам, — беззлобно проворчал Гилберт, — будто мне человечье время потратить не на что.
- Кстати, о твоей проблеме, — похоже, Франсис окончательно смирился с тем, что на его некогда беззаботную, а ныне каменную голову свалилась необходимость вносить деловые предложения. Как правило, этим занимался Артур, Франсис же опровергал и отмахивался. Но в данный момент Артур был занят: он ел. — Среди нас есть маг. — конечно же, Франсис не мог простить своему заклятому врагу столь подлой рокировки. — И пусть с ним приключился неколдуй по части заклинаний, зелья он по-прежнему варит отменно. Испытал, что называется, на собственной шкуре. Так вот, почему бы ему, — пауза и пристальный, победоносный взгляд на противника, вызывающий испепеляющую изжогу у оного, — в благодарность за стол и кров не сварить тебе зелье, сохраняющее рассудок, а Людвигу — зелье, возвращающее голос? Я, конечно, помню, как в ваших краях относятся к колдунам и ворожеям и с каким азартом жгли представителей сих профессий еще каких-то сто лет назад, но подумай сам, есть ли в данный момент решение более простое и изящное?
Лицо Гилберта, перекосившееся от удивления, излагало мысли точнее и лаконичнее любых слов, но мог ли Гилберт смолчать, коль скоро ему захотелось высказаться? Высказывание было коротким и ёмким, столь ёмким, что с Франсиса посыпался песок, а уши Артура побагровели. Наташа пригубила вина.
- А я думал вы, ребята, только гадить умеете, — добавил Гилберт после короткой паузы, решив, что, вероятно, не все присутствовавшие достигли сути. Потом, глянув на мага, снова добавил. — Жил тут у нас недавно один кудесник на мельнице, та ещё гадина…Без обид. Но если вдруг твоё варево поможет, я тебе золота насыплю… сколько ты весишь, столько и насыплю.
- Вдруг? — чувства Артура были задеты; нахмурившись, маг потянулся за ливерной сосиской. Каждый килограмм был нынче на счету.
- Ты дважды недооценил Артюра, мой друг, — усмехнулся Франсис, оглядывая обманчиво тщедушного Кёркленда. — Где же ты найдёшь восемьдесят пять с половиной кило чистого золота?
Гилберт задумался.
- Опа… — изрёк он, наконец, — что-то, кажется, я уже в волка превращаюсь. Ну, я пошёл, а вы тут отдыхайте. С тебя зелье, чародей. И лучше б оно сработало: я-то ладно, а вот братец мой слегка старорежимный.
Сопровождая походку победителя кашляющим смехом, оборотень удалился прочь.
- Надо бы присмотреть за ним, пока вы двое занимаетесь зельем. — тихо, будто для самой себя, произнесла Наталья, провожая взглядом рыцаря. — Озвереет ведь.
- Почему «мы двое»? — сердце Франсиса, пусть и каменное, по-прежнему было склонно к сложным и глубоким чувствам. — Я с радостью присмотрю за вами, княжна, пока вы присматриваете за страшным волком.
- Потому что стараниями местного самодержца, — предвосхитил ответ Натальи Артур, нравоучительно покачивая вилкой, — оба замка так отвратительно чисты, что едва ли я сумею отыскать здесь паутину, не то что наваристого паука. Не говоря уже о курином помёте, слизи из горла ящерицы, петушином сердце и тараканьих ножках. И раз уж ты наобещал с три короба, будь добр сопроводить меня в ближайшее селение за всем необходимым. — На этом месте маг сделал победный выпад вилкой, и ломтик картошки, к тому моменту оказавшийся на зубцах, ничуть не умалял упоительного превосходства. — Но так и быть, я сам отыщу нужных насекомых и паутину, ведь тут требуется чутьё алхимика. Ты же, мой необразованный помощник, займёшься куриным помётом.
- К твоему сведению, мой недоученный друг, я кончил три университета, — в каменной груди Франсиса гулко клокотал гнев. Наверное, именно с таким звуком уходят под воду острова и континенты.
- Тем лучше, — увлечённо похрустывая, замотал головой Артур; картошка была страсть как хороша. Словом, золото, а не картошка. — Значит, справишься в три раза быстрее, аккурат к утру.
- Княжна! — воззвал было к сторонней милости гаргойль, но только сейчас заметил, что Наталья каким-то чудом успела незаметно ускользнуть. Пожалуй, этот факт его расстроил куда больше, чем перспектива сбора куриного помёта для алхимических экзерсисов Артура: никогда прежде не случалось такого, что бы Франсис не успевал попрощаться с дамой прежде, чем та сбежит.
«Старею», — подумал аристократ, с грустью глядя на своего прожорливого врага.
Против заведенного природой порядка вещей птицы несли раненого не куда-нибудь наверх, в башню, поближе к небу, но, напротив, глубоко под землю. С другой стороны, сами птицы с человечьими ногами, но без рук и крыльев, совершенно точно не были предусмотрены ни силой волшебства, ни волей эволюции. В прочем, в последнем князь, шедший бок о бок с носилками, сомневался: новомодная религия, адепты которой множились во всех без исключения университетах аккурат после экзаменов, как грибы после дождя, — эта религия с резкостью, свойственной всякому молодому знанию, несла сущую чушь. Ведь если человек произошёл от обезьяны, а жизнь вышла из воды, то откуда проистекла магия? Тем более, по разумению Ивана, процесс был обратным: всякий человек способен произойти в обезьяну, вода производит жизнь и только с магией по-прежнему всё оставалось неясно. До недавних пор князь считал, что она есть всегда и повсеместно. Но вот выискался некто зловещий, способный напрочь убирать магию из одного места и заливать через край — в другое. Взять, к примеру, Артура с его неколдуем и Гилберта, чьё проклятье стало самовольно разрастаться. Самое неприятное заключалось в том, что сей некто был не только зловещ, но и скромен, напрочь отказываясь явить миру личину и купаться в заслуженных лучах народной ненависти. Иван про себя усмехнулся: Людвиг бы скорее связался с тем, кто сделает всем поровну, нежели с этим могущественным некто, сеющим среди населения бардак и хаос. Вот уж кто скорей на такое согласится, так этот мерзавец…
Безмолвная процессия остановилась. Отвлекшись от размышлений и поглядев поверх птичьих голов, Иван обнаружил себя в большом, но узком зале, похожем то ли на коридор, то ли на нутро огромной плавильной печи. Вероятно, дышалось бы здесь куда свободнее, когда б всякого вошедшего не обступали высокие худые стеллажи, содержимое которых, казалось, имело не столько целительское назначение, сколько устрашающе-декоративное: животные в банках, престранные механизмы, а иногда и вовсе нелепости вроде тех гладких зелёных шариков, похожих на камни.
Князь невольно улыбнулся: каких только чудотворных способностей ни приписывали этим шарикам, иногда ниспадавшим на людей из облаков. Валились же они всякий раз, когда случалось проплывать над землёю поднебесному острову, который вот уже несколько тысяч лет вёл по небу Великий Кормчий, мужчина с лицом юной девушки и характером старой бабушки. Поэтичные островитяне рассказывали, будто шарики эти делаются из чистого волшебства и съевший их почувствует внутри себя необычайную лёгкость и станет порхать, будто легкомысленная ласточка. Но на родине князя шарики называли по-простому: жуй-да-плюй, — потому как всем было известно, что на самом деле случается с теми ценителями инородной медицины, которые принимают их внутрь.
Горло Людвига дёрнулось под ладонью князя. В помутневших глазах рыцаря застыли растерянность и неузнавание. Иван хотел было ободряюще сжать пальцы на горле пациента, но подумал, что это слишком. Оставалось лишь надеяться, что птицы-лекари всё же пощадят своего сюзерена и оставят жуй-да-плюй там, где он стоит.
С бесстрастной осторожностью целители переложили рыцаря с носилок на длинный каменный стол. Самый высокий из птиц принялся раздувать меха наподобие кузнечных, отчего факелы вдоль стен разгорелись ярче, а тени вокруг заметались горько и отчаянно. Один из стаи, подцепив клювом, стащил с полки небольшой инструмент, смутно напоминающий смесь охотничьего капкана и рубанка.
- Слушай, крестобрюхий, — тихо проговорил Иван, пытаясь перехватить расфокусированный взгляд Людвига, — давай я превращу тебя в ледяного голема на пару дней: подождёшь, пока тебе врача найдут. Нормального, с руками. Отделаешься лёгкой ангиной.
Людвиг, вытолкнутый голосом князя из беспамятства, лишь упрямо зажмурился.
И вдруг птицы заговорили. Одновременно, на семи разных языках, каждый из которых был мёртвым. Неживые слова выпадали из клювов и безжизненно висели в воздухе, как доведённые до изнеможения пиявки. Ими-то, как нитями, и орудовали те птицы, что хранили молчание. Слова послушно проходили сквозь промёрзшую кожу, скручиваясь вокруг разорванных сосудов, вползая в просочившуюся между тканями кровь и напитываясь ею. Слова ползли от грудной клетки вверх, по ключице, по шее, постепенно подбираясь к месту, куда вошёл кинжал. Ни одно из слов — увиденных ли, услышанных ли — не было известно князю. Он лишь наблюдал, как всё ближе и ближе подползают они к его пальцам. Всё сильней и сильней становилось в нём желание отнять руку от горла, изъеденного мёртвыми словами.
Князь посмотрел на Людвига: сквозь полузакрытые веки белели закатившиеся глаза, подёргивающиеся, жадно высматривающие что-то с обратной стороны. Разгрызая лёд, слова подобрались к ране, затягивая края чёрным. Иван почуял их онемевшими пальцами: гладкие, скользкие, холодные, слова стали просачиваться наружу. Птицы подцепляли их: когда инструментами, а когда и клювами. Иван мог бы поклясться: кое-что они даже проглатывали.
И вот всякое действие прекратилось. Воцарилась тишина. Иван, почувствовавший, наконец, силы, чтобы убрать руку, лишь переместил её вниз, под шею, словно намереваясь приподнять отяжелевшую голову рыцаря.
Обескровленные губы приоткрылись и произнесли слово. Мёртвое слово, Ивану не известное, но как будто знакомое. Однако не успел князь припомнить, как шустрые птицы ухватили клещами толстую пиявку, выдернули и упрятали в банку. Людвиг же, сделав хриплый глубокий вдох, закашлялся. Иван толкнул его под шею, заставляя сесть и отнимая, наконец, руку. Там, где была его ладонь, осталась чёрная паутина сосудов. Едва ли в ближайшее время Людвиг сможет говорить, отметил про себя Иван. Впрочем, нельзя сказать, чтобы сумрачный рыцарь злоупотреблял даром речи.
Отдышавшись, Людвиг оглядел присутствующих: казалось, все, кроме князя потеряли к нему интерес. Сделав свою работу, птицы склонились над банкой с новым экспонатом. В тишине было слышно, как они чуть постукивают по толстому стеклу костяными клювами. Не особенно желая знать подробности, рыцарь всё же разглядел, как чёрным жгутом извивается внутри слово: где-то далеко-далеко тихим эхом оно повторилось и стихло. Заметив, что не он один пытается вспомнить сказанное, Людвиг сорвал с запястья выпачкавшийся в крови шарф и, не размениваясь на любезности, ткнул князя под рёбра.
- Ага, — послышался в ответ рассеянный выдох, после чего Людвиг почувствовал, как легко выскользнула из ладони ткань. От неосторожных движений в глазах мутилось: резко глянув наверх, он увидел, как под качнувшимся потолком князь облачается в шарф, не особенно сокрушаясь по поводу пятен крови. И, странное дело, лицо его будто пошло рябью, но всё равно, ему, Людвигу, по-прежнему осталось понятным его выражение.
Чтобы различить наваждение и явь, рыцарь мотнул головой и тут же почувствовал, как заваливается назад, как его подхватывают подмышки и тянут вверх, и где-то над ухом слышится голос князя, кажется, окончательно пришедшего в себя после увиденного:
- Господа коновалы, подайте какого-нибудь порошка пахучего, — далее то ли неловкая пауза, то ли вновь отступает сознание. А потом прорывается:
- Я слово волшебное знаю.
И снова тишина. А потом резкий неприятный запах и резь в глазах, и Людвиг уже, отмахиваясь от поддерживающих его рук, кое-как слезает с каменного стола и, пошатываясь, наугад выбирает сторону, в которой должен быть выход. «Что за слово?» — хочется спросить рыцарю, но то ли язык не слушается его, то ли перебивает на вдохе сам князь, круто разворачивающий за плечи в противоположную сторону. Раздвигаются стены, пляшут огоньки — ноги несут рыцаря прочь из подвала, откуда глядят вслед люди-птицы. Недвижны чёрные провалы глаз. Тяжёлая сырая дверь отсекает прошедшее от настоящего.
- Ты где их выкопал, железная башка? — процедил сквозь зубы Иван, едва отскрипели проржавевшие петли. Людвиг хотел было ответить, что когда в его стране был казнён последний колдун, птицы выкопали себя сами, сами приходили, сами уходили, однако голос по-прежнему был ему неподвластен. Иван тем временем продолжал:
- Они смерть твою в банку заперли. Теперь захочешь — не выпросишь. Выпросишь — да не свою. Чужой смертью помрёшь, крестобрюхий, а своей не увидишь, — проговорив всё это бегло, как скороговорку, Иван лишь махнул рукой и ускорил шаг, будто чувствовал себя неуютно под непонимающим взглядом рыцаря.
- Прости мой верхнегородский, но это говно какое-то, а не помёт.
Такой репликой приветствовал восставшего рыцаря мир живых и здоровых людей. Мир этот начался с угловой подсобки, куда выводила ведущая из подземелья лестница, в ней же заканчивался путь из окрестностей замка на кухню.
- Ты так придирчиво его разглядываешь, будто есть собираешься.
- Я собираюсь его варить.
Разумеется, и речи быть не могло о том, чтобы двух престранных целителей (один из которых был колдун, а другой, к тому же, плохо одет и в перьях) пустить на господскую кухню. Посему, несмотря на сопутствующие указания, парочку не допустили к пищевым котлам, но выделили такой, который не жалко, и посадили туда, куда подальше, но так, чтобы и из виду гости не пропадали. Что и говорить, с чувством глубинного непонимания вышедшие из подземелья наблюдали развернувшуюся перед ними сцену, абсурдность которой смело конкурировала с мрачной противоестественностью двуногих птиц.
В тесном помещении, некогда крепко пропахшем землёй, картошкой и разного рода крупами, а теперь же освобождённом от изначального содержимого, расположились в порядке справа налево: молодой маг, чьи способности были повреждены неколдуем и не были подтверждены дипломом; старый котёл на двадцать литров, видавший те ещё виды сквозь дыру в днище (нынче залатанную); средних лет аристократ, статус которого в настоящий момент было вопросом столь же спорным, сколь и герметичность уже упомянутого котла. Каждый из троицы выглядел столь уставшим от жизни, что даже тот, у кого на лице не растёт костяной клюв, применив наблюдательность и сострадание, мог бы без труда идентифицировать у собравшихся крепнущую готовность уйти в мир иной, когда б не обязательство и природное стремление не уронить лица перед оппонентом. (Отметим, что оборотной стороной волшебства в мире является его, мира, практически повсеместная одушевлённость, и тем сложнее в этом мире существовать, чем больше ты в нём котёл с залатанным днищем.) Жизнеразвенчивающую картину дополнял шаткий стол, поджавший одну перебитую ногу и оттого завалившийся на стену, как раненая собака на забор. На столе были выложены в порядке слева направо: мешок куриного помёта низкого качества, умерщвлённое паучье семейство вместе с ворохом паутины, некогда служившей семейству домом, четыре с боем добытых куриных яйца, корень сельдерея, сомнительного вида коготь и другие предметы флоры и фауны, не поддающиеся опознанию в связи с произведённым над ними препарированием. Всё, что не уместилось на столе, налипло на одежду мага и запуталось в волосах аристократа.
Чистоплотный рыцарь не лишился дара речи от увиденного лишь по той причине, что был лишён оного несколькими часами ранее. Ивану же вспомнилось живо, как давным-давно в детстве он вместе с сёстрами играл в пекарню: налепив в княжеской песочнице пирожков, их высочества ходили по кремлю и за скромное вознаграждение настойчиво угощали всякого, кто встретится на пути. Вероятно, именно поэтому желудки у северян куда выносливее, чем у крестобрюхих. Иван легко улыбнулся.
Но вернёмся в нашу подсобку.
- А что это вы здесь делаете? — не то что бы князю не было очевидно, однако беглый взгляд в сторону немого рыцаря выявил острую необходимость в заданном вопросе. Князь был глубоко убеждён, что всякую мысль лучше выражать словами и своевременно, чем жестами и потом. Занятые сортировкой куриного кала, маг и его высокородный подмастерье только сейчас обратили внимание на то, что в импровизированную лабораторию вторглись посторонние. Франсис лишь кивнул в ответ, вежливо и слегка небрежно, как делают крайне увлечённые каким-либо занятием люди, ведь только так можно было оправдать пух, перья и безнадёжно испорченный наряд. Артур же, едва удостоив взглядом вошедших, вернулся к исследованию, рассеянно бормоча под нос скорее для себя, нежели для остальных:
- Зелья делаю. Зелье голоса — для собаки, зелье разума — для хозяина.
- Наоборот, — громким шёпотом поправил Франсис, с меркнущей небрежностью потирая раскрасневшуюся от птичьих перьев кожу (он не признался бы в жизни, но в ту минуту сожалел, что каменное невосприимчивое к аллергенам обличье нельзя надевать по собственному желанию, как, скажем, панталоны). Артур замер, как был, с двумя пригоршнями помёта, и перевёл взгляд с них на подмастерье, очевидно не фиксируя различий между объектами. Артур хмыкнул. Сделал глубокий вдох.
- Видишь ли, мой бесталанный ученик, зелье для собаки будет вариться дольше, поэтому мы никак не можем поменять порядок приготовления и начать с зелья для хозяина.
В тишине подсобного помещения неслышно висели хлопья пуха и оглушительно трещали чёрные швы на заштопанной шее рыцаря.
- Видите ли, Людвиг, — мягко заговорил князь, подталкивая рыцаря к выходу, исподволь подготовив кисти шарфа для возможного удержания, — отсутствие у мистера Кёркленда клюва ничуть не умаляет его целительского таланта. В данный момент он занимается не колдовством, но, скажем, альтернативной кулинарией. Сейчас же вам следует отдохнуть и не занимать мысли всяким… словом, отдых и покой, покой и отдых.
Белый замок, встрепенувшийся было к утру от новостей о злоключениях ночи, ближе к вечеру окончательно растерял сонливость бездействия и наполнился тревожной и торжественной суетой. И пусть достоверной информацией о грядущих событиях никто не располагал, всем было ясно, что подобная суета предшествует царственным сборищам, неминуемо оканчивающимся либо пиром, либо войной, либо и тем, и другим. Казалось, всё внутри теперь выглядело немного иначе: как будто ревностные слуги не только принарядили и приукрасили залы, но и сам замок развернули под более выгодным углом относительно солнца и прочих светил, которые, как знать, могут неожиданно объявиться на небосводе. Общими стараниями был достигнут результат, приближенный к невероятному: стоически вытерпев предписанные два часа покоя и отдыха, дорвавшийся до работы сумрачный рыцарь не нашёл, к чему придраться. Впрочем, данное явление также объяснялось и тем, что не нашёл Людвиг ни любителей безотходного алхимического производства, ни князя с сестрой, ни собственного непутёвого брата. Данное обстоятельство и успокаивало, и тревожило одновременно.
Однако в скором времени и это отошло на второй план: начали прибывать инкогнито первые гости. Было оговорено заранее: торжества и гуляния отложить до того времени, когда собрание вынесет окончательное решение. Как известно, куда лучше спонтанных казней сдерживают народ в узде непредвиденные праздники.
Людвиг как раз работал над третьим вариантом речи, которую предполагал подать всем собравшимся в письменном виде, как вдруг его окликнули:
- Здравствуй, племянник. Никак не возьму в толк, к чему вся эта секретность, однако, как ты и просил, мы с Елизаветой прибыли тайно.
В дверях кабинета стоял Родерих. Со времени последней встречи дядя практически не изменился, разве что в каштановых волосах, чуть вьющихся с элегантной небрежностью, прибавилось седины, которая лишь подчёркивала его природную изысканность. Впрочем, подчёркивала она также и вопиющую молодость Елизаветы: даже чрезмерно строгое и высоконравственное тёмное дорожное платье, надетое по настоянию господина, не осмеливалось сделать девушку старше. Так, подумал Людвиг, он скоро будет возить её в железной бочке, что, впрочем, вряд ли вызовет возражения с её стороны: Елизавета была настолько убеждена в чистоте нрава своего благородного господина, что и мысли бы не допустила, будто подобные меры он принимает не из желания вызвать у окружающих обманчивое впечатление одинокого путника, а из нежелания демонстрировать всем и каждому красоту своей защитницы. Так они и застыли на пороге, как на семейном портрете: по центру Родерих, по левую руку — его верный рыцарь в юбке, по правую — его беспокойная ревность, очевидная любому, у кого есть глаза.
Людвиг скупо кивнул, отложив в сторону черновики. Теперь, не прикрытый листами как щитом, он предстал перед родственником во всей красе, с иссиня-чёрной гематомой, растёкшейся по всей шее. Высокий воротник лишь подчёркивал масштаб кровоподтёка. В глазах Елизаветы вспыхнуло беспокойство, которое тут же смешалось с жаждой и тоской по недавним, но уже былым временам. Родерих лишь поморщился с вежливой долей брезгливости.
- Никогда не мог понять этого вашего пристрастия к грязной работе. Кстати, что-то я давно не видел Гилберта. Где он? Снова всё повесил на тебя и удрал на охоту? И к чему такая спешка с советом, и если наш государь Гилберт вновь не удостоит нас своим присутствием, чего ради стоило всё это затевать? Я верно понимаю, нам даже не дадут передохнуть с дороги? Надеюсь, у нас есть хотя бы минутка, чтобы переодеться и освежиться?
Елизавета иронично улыбнулась, Людвиг же предоставил дяде возможность выговориться. Тем более что выговариваться дядя мог часами, особенно, когда чувствовал вопиющую необходимость попенять, поучить жизни и выразить недовольство. Дядя всегда знал, как лучше, ибо был настолько честных правил, что правил даже таких заядлых любителей порядка, как Людвиг.
Однако выразить свои чувства в полной мере Родериху всё-таки не позволили: по общему соглашению каждый из приглашённых обозначил обратной стороной портала кабинет Людвига, и вот из ниоткуда в комнату выпал здоровенный детина с топорщащимися во все стороны светлыми вихрами. Пахнуло морской солью, пивом и неприятностями. У детины в руке был двуручный топор, отчего складывалось впечатление, будто оговоренный час перемещения застал его врасплох и отвлёк от крайне важного дела. Бесспорно, неприятностями пах именно топор.
- Ах ты, чёрт! Совсем про вас забыл!
Это был он, непримиримый поборник безудержного веселья, король, сердечно прозванный своим народом Принц Блядский. Удобнее перехватив топор, Принц пошёл обниматься, не умолкая при этом ни на минуту.
- Ну, здравствуй-здравствуй, дядюшка!
- Я тебе не дядюшка, ты мне не племянник, — вяло парировал Родерих, тщетно пытаясь избежать обильных приветствий. Топор был в чём-то выпачкан, и протирать его собственными рукавами совсем не хотелось.
- Когда меня это останавливало? Вон, и Елизавета мне не тётенька, — Принц энергично отстранился, небрежно сунул Родериху топор. Родерих накренился, Принц Блядский, приосанившись, сделал шаг к Елизавете. Избавив своего господина от громоздкого оружия и неловкого падения, миловидная девушка нежно улыбнулась. На лезвии топора повис приветливый блик.
- Елизавета, — Принц ограничился почтительным кивком, — а вы всё хорошеете. — И тут же во избежание неловкой паузы (ибо Родерих уже взял себя в руки и принялся самодовольно молчать) повернулся к хозяину замка. Заместителю хозяина, если быть точнее. — Людвиг! Тебя-то я и не приметил. Подрос, как я погляжу. А я тебя ещё вот таким вот помню! — и Принц уверенно прочертил ребром ладони пониже пупа. — Ты ещё тогда за борт блевал, пока мы с Гилбертом в подкидного… да… полцарства проиграл, вот было время!
Сумрачный рыцарь, с каждым словом делавшийся всё более похожим на каменного, стоически терпел и панибратство, и обнародование интимных сторон его нежного, дорыцарского, прошлого. Черновики речи уныло желтели на письменном столе. Принц не унимался:
- А где старший-то? Я б сейчас перекинулся — уж больно замок у тебя нарядный. Я б въехал.
Людвиг беззвучно усмехнулся. В голубых глазах промелькнули оранжевые отсветы пламени, гармонично сочетающиеся с сомнениями, возникшими касательно последнего предложения. Аналогичные блики в не менее голубых глазах Принца Блядского гармонично сочетались с утвердительным вопросом «Обоснуй», и быть бы беде, однако воздух в комнате вновь пошёл рябью, зашипел и, расступившись, дал дорогу ещё троим. В приоткрывшуюся форточку пространства влетел сквозняк из другой земли, принесший запах цветов и терпкий маслянистый аромат наподобие ёлочки.
- Как тут людно, — констатировал факт самый высокий из троицы. Поскрёб глубокий короткий шрам на лбу и крепче прикусил зубами трубочку, содержимое которой заинтересовало бы не только контрабандистов, но даже фей.
- И оружно, — отметила невысокая белокурая девушка, едва окинув взглядом комнату.
- И конно, — завершил анализ местности самый юный из прибывших, почему-то глядя при этом на хозяина Белого замка. Заместителя хозяина.
Постороннему наблюдателю могло бы показаться, будто вновь прибывшие настроены недружелюбно. Что было правдой. Отчасти. Недружелюбно вновь прибывшие были настроены друг к другу, что случалось среди них часто, скоротечно и без фатальных последствий.
- Портал на три персоны обошёлся казне в три раза дороже, — высокий и со шрамом, задрав голову, отвёл трубку, дабы эффектно перекинуть растрепавшийся в пути полосатый шарф и как бы невзначай поздороваться со всеми собравшимися. — Так что, высочества, потрудитесь вести себя прилично. — Привет, Гилберт, — бросил он на ходу, пробираясь к дальнему углу кабинета.
- Я возмещу из своих карманных расходов, — её высочество повторила манёвр брата, изящно поправив причёску, и удалилась в противоположный дальний угол, — к тому же, это не Гилберт.
- Правда, что ли? — искренне и достоверно убедился король, прозываемый в народе то Скупым, то Летучим. Очевидно, за походку. — Скорее я отпорю тебе карманы, сестрица. — Прищурившись сквозь трубочный дым, он внимательно посмотрел в сторону Людвига. — Привет тебе, Негилберт.
- Это Людвиг, брат, — подсказал его высочество из третьего дальнего угла, куда успел прокрасться незамеченным. Устроившись поудобнее, он добавил. — Хотя лучше бы это был Гилберт.
- Да. — помолчав, согласился Скупой король. — Помнится, Гилберт созывал нас только по важным делам. Не приходилось тратиться на поездки из-за пустяков.
- Как раз-таки это можно сказать про Людвига, — с готовностью возразила её высочество, — брат, ты слишком много куришь и от этого рассеян.
- Значит, Гилберт, это который повыше и пошире? — Скупой король отличался не только скупостью, но и обстоятельностью.
- Нет, брат: Гилберт, это который пониже и потоньше, — ёрзая на стуле, его молодое высочество, окинул взглядом кабинет, очевидно, надеясь углядеть среди прочих рыцаря, вид которого был ему менее неприятен. — Что-то Гилберта не видать.
- И притом давно, — с готовностью согласилась её высочество. Она любила соглашаться с младшим братом, и не соглашаться — со старшим. В особенности ей нравилось делать и то, и другое одновременно.
Скупой король задумчиво затянулся. Поскрёб шрам на лбу.
- А был ли Гилберт? — изрёк, наконец, он. Густой дым придавал его словам особый объём и вес. Семейный конфликт зашёл в тупик. Каждый из невольных свидетелей словесной междоусобицы теперь размышлял над тем, как бы невзначай начать разговор о погоде. Неловкую паузу прервал спасительный звук растворяющегося портала.
Людвиг был и рад, и не рад одновременно. С одной стороны, у этих двоих нет привычки устраивать семейные сцены на людях. С другой стороны…
- Брвльд! — с другой стороны, Принц Блядский заметно оживился. — И твой… кхм, паж с тобой?
- Н пж, мж. Тно, — не разжимая зубов ответил тот, кого на самом деле звали Бервальдом. Мало кто осмеливался шутить над странной манерой речи северного короля-пирата, ведь когда тот всё-таки раскрывал рот и раскусывал боевой щит, как горбушку, становилось не до шуток.
- Не пж и не мж, а толмач-синхронист, — терпеливо поправил старпом короля-пирата. Это был невысокий юноша, в любой ситуации говоривший чётко и вежливо. Изящная внешность, нежное лицо и пристрастие Тино к пушистым комнатным собачкам давали почву для бесконечных сплетен по поводу мужественности старпома и пикантной природы их взаимоотношений с Бервальдом, и если кривотолки первого рода умолкали, едва юноша брал в руки арбалет и демонстрировал, как с помощью трёх болтов потопить вражеский корабль с расстояния в триста метров, то вторую тему, по умыслу или недоразумению, подпитывал сам венценосный корсар. — Прошу извинить короля Бервальда за опоздание: придворный колдун перевернул схему сотворения портала вверх ногами и трижды наколдовал самоходную кровать-убийцу. Пришлось устранять неполадки.
Скрипнув зубами, король Бервальд кивнул всем сразу и, ещё раз, персонально Людвигу. Сумрачный рыцарь ответствовал тем же образом. Поговаривали, будто Людвиг был единственным на суше и на воде, кто мог не только понимать, но и разговаривать с Бервальдом на его языке.
- Самоходная кровать-убийца? — оживился из первого дальнего угла Скупой король. — Это интересно. В следующий раз скажите ей, чтобы шла ко мне. Я вам потом деньги верну. Частями.
- Да и я бы не отказался, — неожиданно включался в разговор Родерих, прежде интенсивно изображавший портрет. Он сурово и нежно посмотрел на свою спутницу, а затем — просто сурово — на абстрактный образ её предполагаемого возлюбленного, портрет которого был до боли схож с Людвигом, который в свою очередь был как две капли воды похож на Гилберта. Особенно, в профиль.
Неизвестно, сколько бы ещё поступило заказов на занятный предмет мебели, но вновь заколебался воздух. Людвиг выдохнул, взял со стола листы с речью и приготовился раздавать. Эти гости — последние из приглашённых. Но лишь один взгляд в недра портала заставил Людвига задуматься о верности прежних своих рассуждений. Обычно двух братьев-молчунов приглашали на семейные советы больше для отчётности и из уважения к традициям, нежели по делу. Те, в свою очередь, всегда приходили последними и не выказывали особого интереса к происходящему. Однако теперь их было четверо: на предплечье младшего сидела огромная черно-белая птица. С виду она была настолько глупа, что казалась противоестественной и оттого безобразной. Людвиг тряхнул головой, прогоняя наваждение из подземелий. Подле старшего стоял грозный, как наёмный убийца, и беспрекословно послушный, как голем, громадный свирепый тролль цвета весеннего мха.
Стремительно и неслышно Елизавета обнажила спрятанный в складках юбки короткий меч и загородила собой Родериха. Принц Блядский с серьёзностью, не достойной похабного прозвища, выставил вперёд топор. Скупой король сделал глубокий вдох из трубки и не торопился выдыхать. Белки глаз раскраснелись, но на сей раз сестрица не сказала ни слова о вредной привычке, а лишь опасливо покосилась в его сторону. Бервальд прищёлкнул зубами. Толмач Тино оставил реплику без перевода, плавно положив ладонь на арбалет.
Поправив перевязь меча, Людвиг мрачно улыбнулся и повёл подлатанным плечом. Швы тянули кожу, сладко предвкушая боль.
@темы: Волшебство, которого нет
-
-
01.07.2014 в 03:22Может, я чего-то не понимаю? Обратный процесс — "живые существа производят воду". Или я туплю?
А теперь о существенном — эпиграф поверг меня в мычаще-хрюкающее восхищение(и вами, и, разумеется, Великим).
Ваш фик традиционно приносит радость.
-
-
01.07.2014 в 04:02-
-
01.07.2014 в 12:04Людвига жалко, но, как говорится, за что боролся, на то и напоролся. В прямом смысле.
Артур, как мне кажется, своего не упустит, и к выходу зелья будет выглядеть как жирный боров, что даже Франц его от земли больше поднять со всей гаргульей силой не сможет
Принц Блядский *рыдает* Да, это очень весомо
А был ли мальчик?
- Брвльд!
- Н пж, мж. Тно
Кншн
колдун перевернул схему сотворения портала вверх ногами и трижды наколдовал самоходную кровать-убийцу.
Я люблю этот мир, я просто его люблю
портрет которого был до боли схож с Людвигом, который в свою очередь был как две капли воды похож на Гилберта.
Аккуратней, Людвиг, знаем-знаем чем кончается нелюбовь Родериха к потенциальным любовникам Элизабет. Гилберта до сих пор блохи мучают.
Или тут стоит глубоко погрузиться в думы Франциску...
Загадочное окончание, из всей компашки я бы поставила все же на тролля с Норвегией, чем на этих... далеких родственничков. Норвегия выглядит уверенней на их фоне хD
Спасибо за продолжение!
-
-
01.07.2014 в 12:46Что Вас вдохновило? Или это ГМ у вас такой? Или продукт Гилбертового воображения?
-
-
01.07.2014 в 19:34поднебесная и великий кормчий просто восхитили!
спасибо за чудесный рассказ)
-
-
02.07.2014 в 11:24И я в нокауте.
-
-
05.07.2014 в 17:28От птиц сама в шоке... недаром Ванька предложил Людвига в ледяного голема превратить, чтобы не связываться xD Интересно, а прототип из каких-то легенд или другого фандома у них есть?
"Зелье голоса для собаки, зелье разума для хозяина" - убило!
P.S от Наташи бы всем держаться подальше... зря они ее пленили, ох зря...
-
-
05.07.2014 в 17:44есть мнение, что... читать дальше
-
-
05.07.2014 в 18:46чумной доктор же)))
-
-
05.07.2014 в 19:12А от облика точно шарахнешься... недаром Ваня бодро показывал, что ему помощь не нужна
Интересно еще, что это за штучки - жуй да плюй... И что реально произойдет, если их скушать?
-
-
05.07.2014 в 20:44чтоб его через колено и в три погибелия так думаю. как медик)))
что это за штучки - жуй да плюй...
а вот это не знаю, пусть авторы колются)
-
-
05.07.2014 в 21:01ясно) сложный?)
а вот жуй да плюй интересно...) ждем авторов. Ох, как же хочется безумно продолжения и новых иллюстраций, такой удивительный мир создан!!!
-
-
05.07.2014 в 21:16достаточно простой, много слов имеют похожие по звучанию/значению в других языках, построение предложений четкое по позициям.
тоже медик
-
-
05.07.2014 в 23:49а с действиями совсем просто. появились они во время чумы в европе, и действовали так: подцепляли больного под ребро железным крюком, грузили на телегу, вывозили за город и сжигали. по большей части)))
-
-
05.07.2014 в 23:51-
-
06.07.2014 в 13:07это только начало, но уже эпик Х)))
Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит всегда с
Кока-КолаНаташей- Гилберт, я из камня. Я не могу есть.
ангст пошёл!
без шуток, для меня это был бы кошмар. я ж только и делаю, что профессионально ем!
Явление родственников народу просто великолепно Х)))
— Привет тебе, Негилберт. в цитатник Х))))
но особенно прекрасен ВНЕЗАПНО! Родерих
как бы я к нему не относилась-
-
06.07.2014 в 19:101. >> Волосы врастопырку, сам будто каменный. Его вроде Железным Камнем и кличут, как потом оказалось.
Что Вас вдохновило? Или это ГМ у вас такой? Или продукт Гилбертового воображения
Это сын зари советского кинематографа Сергей Броненосец Эйзенштейн со своей кинобылиной, навсегда изменившей школьные учебники истории =D
2. >> Интересно еще, что это за штучки - жуй да плюй... И что реально произойдет, если их скушать?
А вот было в девяностые такое диетическое кушанье в таблетках жуйдемен. (Кажется, есть они и сейчас) Теоретически, от него худели. По заверениям пробовавших, очищаются чакры, отвёрстывается третий глаз и раскрываются стигматы. ну, и минус десять кило за неделю, канешна. Всему виной входящая в состав сена, от которой случается страшный понос и обезвоживание.
Бестолковая рыбина,
Может, я чего-то не понимаю? Обратный процесс — "живые существа производят воду". Или я туплю?
рука-лицо.жпг =D всё верно, именно это и имелось в виду. имеет место быть трагический недосмотр текста при вычитке
эпиграф поверг меня в мычаще-хрюкающее восхищение
мы писали его, преклонив колени! мы правили его с дрожью в душе!
А младший брат Нидерландов и Бельгии — Люксембург?
он самый. ваще-то мы пошли смотреть канон на предмет официального имени Нидерланодов и по пути выяснили, что у него, оказывается, брат есть
purple spectra,
Вроде бы и опасна, словно убийца, но при этом держится как королева.
вот что значит человек с хорошим образованием
Артур, как мне кажется, своего не упустит, и к выходу зелья будет выглядеть как жирный боров
он завсегда может сварить себе добротное волшебное слабительное: двадцать пять капель, и ты
кумбербечмарчелло мастрояни =DПринц Блядский *рыдает* Да, это очень весомо
(маффин: хердо отрывал этот титул от сердца! но теперь, когда сам хердо у нас самопровозглашённый непредвзятый принц из порна, его царственный гештальт закрыт xD )
Кншн
т сркзм?
Или тут стоит глубоко погрузиться в думы Франциску...
зачем ему? за него его адвокат думает =D
Норвегия выглядит уверенней на их фоне хD
но мы не знаем, придёт ли самоходная кровать-убийца и как к ней отнесётся тролль! а если это любовь? :3
hoshy,
поднебесная и великий кормчий просто восхитили!
спасибо
подцепляли больного под ребро железным крюком, грузили на телегу, вывозили за город и сжигали. по большей части)))
мы вспоминаем об этом всякий раз, когда поблизости начинают жаловаться на наших медработников xD
moshi-moshi,
Принц Блядский
И я в нокауте.
...а граждане его страны в перманентном... эм, шоке xD
Karone,
От птиц сама в шоке...
Вам, конечно, уже успели рассказать до нас и всю правду, но да: брали образ чумных докторов. они хоть и народились во Франции, но очумевшие немцы (пардон за каламбур) переняли методы и применяли весьма интенсивно, ибо чума в своё врем ела их куда сильнее. мёртвые слова — именно что латынь и в принципе те языки, что умерли, не жив до нашего времени. если же вы интересуетесь, не позаимствовали ли мы откуда саму идею вот такого колдуйского скила шить по живому мёртвыми словами, то отвечаем: на нашей памяти персонажи смотренного и читанного нами подобного не проделывали. есть подозрение, что мы придумали это сами
Kamizuki the Zaba,
это только начало, но уже эпик Х)))
ты же заешь, Гилберт не создан для обычных слов. о нём нужно либо семистопным ямбом, либо жестами =D
ангст пошёл! без шуток, для меня это был бы кошмар. я ж только и делаю, что профессионально ем!
лож! ты ещё телескопы собираешь и машинки расставляешь :alles;
но особенно прекрасен ВНЕЗАПНО! Родерих
Родерих из той породы людей, которые тем прекраснее, чем более со стороны ты с ними общаешься xD
-
-
06.07.2014 в 20:00И Наталья... если бы я была парнем, я бы, наверное влюбилась... но держалась бы на безопасном расстоянии
P.SПоправив перевязь меча, Людвиг мрачно улыбнулся и повёл подлатанным плечом.
К стыду своему, я что-то прозевала?
P.P.S скоро ли продолжение?
-
-
18.07.2014 в 15:14можно я просто поклонюсь вам в ноги за сцену лечения словами
ДА ЭТО ЖЕ СОВЕРШЕНСТВО
Я ОРУ ШТОБОЛЬНОЙ (с) ВЫ МНЕ В САМЫХ КИТОВ (С)
И ЧУЖОЙ СМЕРТЬЮ ПОМРЕШЬ
ЛЮДИ ЛЮДИ ЛЮДИ ААААААААААААААААААА ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ КАК МОЖНО БЫТЬ ТАКИМИ ПРЕКРАСНЫМИ
и натащя такая ААААХ НАТАЩЯ ФАМ ФАТАЛЬ!
и дуэт бонфуа и керкланда прекрасен как пятьсот рассветов, и родерих и ХРАНИ ВАС НЕБО В ОБЩЕМ
я не тормоз :С
-
-
03.08.2014 в 07:45-
-
14.02.2015 в 19:28-
-
15.02.2015 в 10:59Да и вообще, наверняка, этот мир уже ТОварищам надоел( И им скучно это писать. Может, проды вообще не будет(
Хоть бы ориджинал написали-выложили, какая тут Хеталия.
-
-
15.02.2015 в 16:55-
-
26.03.2015 в 01:12